Григорий БЛЕХМАН
В заглавии этого очерка приведены слова из двустишия поэта, которым он открывает первый раздел сборника. Раздел называется «К себе и от себя», а двустишие такое: * И тут он, как, впрочем, и во всём остальном нисколько не лукавит. Нет его нигде. Поэтому и всегда узнаваем. Что бы ни писал в стихах или прозе. С одной стороны нигде он не отступил от традиций классической русской литературы, где форма и содержание слиты воедино, с другой – индивидуален, и его сразу отличишь и выделишь. Прежде всего, за счёт самоиронии, которая украшает личность и смелости в откровениях, которые, благодаря высокой культуре автора никогда из пределов искусства и уж тем более в лоно пошлости не выходят. А последнее очень трудно, и мало кто здесь может «пройти по лезвию бритвы». Даже, если бы я не поглядел на обложку «КОЛЛЕКЦИИ ПУГОВИЦ», сразу бы определил, кто автор сборника. Определил бы, наверное, по мироощущению, которым поэт всегда щедро делится со своим читателем, и которое отчётливо видишь в каждом его стихотворении. Там нет ни придуманных эмоций, ни искусственных положений, что нередко встретишь у многих авторов, а лишь дышит его – Никиты Иванова – « почва и судьба ». И то, о чём он рассказывает всегда свежо и всегда в развитии, без « затертых слов или явлений ». Вот и сейчас, прочитав книжку – все тринадцать тематических разделов, – открываю её наугад и попадаю в раздел под названием «Эстетская блажь». И тут же читаю: * Ну и дальше: * Или: * * * * * * * * * * Это лишь толика того, что есть в разделе, но, по-моему, вполне достаточно, чтобы понять уровень сборника. А ведь жанр двустиший, наверное, самый сложный в литературе, поскольку здесь удельная нагрузка на слово максимальна. Тут поэт как канатоходец, который не имеет права на ошибку: любое неточное или случайное слово режут глаз (или слух) так, как ни в одном другом жанре. Но, кроме того, нужно суметь ещё и выразить мысль в такой степени, чтобы в двух твоих строчках был её объём. В этой связи напрашивается содержание одной из бесед Антона Павловича Чехова. Однажды, начинающий литератор спросил его, как узнать: получился ли рассказ. И услышал совет: после того как рассказ написан, вычеркнуть всё кроме начала и окончания. Если будет ясно, о чём, значит получился. По-моему, можно взять любое из двустиший Никиты Иванова и написать рассказ, повесть или роман. Поскольку поэт сразу дарит тебе не только первую и последнюю фразы, но и сюжет между ними со всеми вытекающими оттуда драматическими и философскими коллизиями.
Но мы немножко отвлеклись от содержания сборника. Теперь ещё раз откроем его произвольно где-нибудь на середине, поскольку предшествовавшие двустишия из его начала. Попадаем в раздел с названием «Под сенью абсурда». И здесь читаем – тоже произвольно: * * * * * * * * * Теперь открываем чуть дальше и попадаем в раздел: «Типажи». И так же берём произвольно: * * * * * * * * * * Ну и чтобы следовать правилам при определении качества, когда «продукта» много, из середины перейдём куда-нибудь в конец сборника, открыв его там тоже наугад. Попадаем в раздел под названием «Русское». И здесь опять же в произвольном порядке читаем: * * * * * * * * Думаю, приведённые из разных разделов книжки размышления автора дают возможность почувствовать уровень сборника. И теперь посмотрим, что Никита Иванов пишет в предисловии: «… В этой подборке не соблюдена хронология двустиший, но они организованы в условные тематические главки, хотя и могли быть произвольно перемешаны, как некие разноцветные камушки очень удобного размера – всего две строки. Умещаются на ладони и произносятся в темпе одного выдоха. Хороши также в виде тостов, анекдотов, эпитафий, молитв, поговорок, каламбуров, моральных упражнений и богохульств….В детстве мы собирали коллекцию пуговиц. И вот она снова передо мной: пуговично-мелкие строчки, сшитые по две на живую нитку. Автор упивается надеждой, что из примерно трёх с половиной тысяч двустрочий каждый читатель выберет себе хотя бы полтора десятка. Весёлый возьмёт пригоршню звонких «пуговиц», грустный – россыпь элегических, мудрый и битый – стопку разящих и злых, а беспечному и небрезгливому достанутся самые рискованные и забубённые «пуговки». Пришейте их к своему повседневному пальто, они вам подойдут». Думаю, к этому трудно что-то добавить. Может, лишь две строчки другого поэта: Талант – единственная новость, Привёл их потому, что, сколько ни читаю и стихи, и прозу Никиты Иванова, не перестаю открывать для себя что-то новое в, казалось бы, ещё не забытом старом.
|
|