ВОПРОС О ПЛАЧЕ
Диане Кан
А слёзы -
Мужская ли доля? -
Спросил я у Родины вдруг.
- Мужская... -
Ответило поле.
- Но более верная - плуг!
Мужская...
Задумалась воля.
Но если - разруха да сечь,
То мужа первейшая доля
Доспехи и праведный меч!
.
Лишь матушка мудро молчала,
Дорожную ладя суму.
Мне это молчанье кричало!
Что плакать найдётся кому.
***
Кого-то жизнь звала на целину,
Кого ломала дальней Колымою,
А я прошел афганскою тропою,
И до сих пор у памяти в плену.
Я помню серебристые “антеи”,
На виражах заваливая борт,
Как птицы караванами летели,
В кабульский, среди гор, аэропорт.
В Союзе вы могли понять едва ли,
Вам дикторы твердили: – Это вздор!
Но многие из них не долетали,
И падали на пики этих гор.
Я помню пыльный госпиталь в Кабуле
Палаточный, угрюмый, полевой.
Там смерть сидела и ждала на стуле,
Когда умру от раны пулевой.
Восьмидесятый год – Олимпиада.
Трещит транзистор, слушаем Союз,
Передают: – Алябьеву награда!
А я за рану гнойную боюсь.
Я так боюсь, что завтра будет поздно
Писать письмо рукой, которой нет.
Сейчас в России солнце и морозно,
А в оперблоке света толком нет...
Я ПОМНЮ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Нас с командиром бросил Бог.
И мы лежим в крови и пыли
Мой командир лежит без ног,
А я – простреленный навылет.
Какая встала тишина
Под небом грозного Саланга!
Лежит десантный старшина
И я – совсем еще салага,
Познавший в жизни до конца
Все, что положено солдату.
Смотрю остатками лица
Туда, где лопнула граната.
Такая встала тишина
Под небом грозного Саланга,
Что слышно – шепчет старшина,
Что слышно – слушает салага:
– Земеля, живы мы опять,
Еще тельняшечки доносим!
И вспоминает грубо мать
Того, кто нас сегодня бросил.
И шевелится пыльный рот,
И ветер по ущелью носит:
– Сейчас придет за нами борт,
Ребята точно нас не бросят!
И вот уже ревут винты,
За нами посланного борта!
Открыв глаза и скомкав рты,
Лежим –
Воздушная пехота.
Нас с командиром бросил Бог.
Лежу, простреленный навылет,
А командир лежит без ног,
Нас с ним вчера еще убили.
ПРИХОДИТ ПАМЯТЬ ПО НОЧАМ
Я говорю: – Не бойся, мама!
Я сам забыть давно хочу,
Все то, что было там в Афгане,
Но по ночам еще кричу...
Зачем все это было?
Зря?
Я часто вижу, засыпая:
Вертушки падают, горя,
Ребят о камни разбивая.
Спаси, Господь, когда-нибудь
От этой памяти и боли,
Но сон приходит поневоле
И мне винтами рубит грудь.
Напрасно я забыть хочу,
Как неба край трассёром вышит,
Как тяжело напарник дышит,
Как я, оскалившись, кричу!
Я в уши Господу кричу:
– Прости меня, прости заранее
За всех, кого убить хочу!
И вылетаю на задание...
ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
Екатерине Наговициной Снилось нам, что мы ещё не циники,
Злости в нас - ещё не на вершок.
Но проснулись и открыли цинки,
И по тридцать вставили в рожок.
Покурили молча натощак,
На буржуйке хавку разогрели.
А вчера «двухсотыми» в Спитак
Арутюн и Гарик улетели…
Тридцать первый – лишним не бывает…
И, окурки, вдавливая в пол,
То, что снилось, напрочь забываем,
Тридцать первый досылая в ствол.
СЕРЁГА Я себе не придумывал Бога.
На хрена огород городить!
Вот он – рядом идет по дороге,
Нам одну сигарету курить.
Он хромает на левую ногу,
Как и я, он еще не женат.
На задании – просто Серега,
А в казарме – «товарищ сержант».
Он шагает по пыльной дороге.
Вместо нимба – повязка в крови.
И не знает, не знает Серега,
Что сегодня он будет убит…
У Сереги такая наколка!
Синий, с крыльями парашют!
Мы ходили вчера в самоволку,
А сегодня Серегу убьют…
А пока матерится Серега,
Проверяя свой боекомплект:
– На хрена мне придумывать Бога
В девятнадцать не полные лет…
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ Сегодня все не так,
А все наискосок.
И клинит автомат,
И дёргает висок.
Он тульский, я саранский
В глазах песок афганский.
Серёга! Так обидно,
Что родины не видно.
Серёга мне кричит:
-Давай держись, земеля!
Но автомат молчит
И «духи» бьют прицельно.
Он тульский, я саранский
На стороне афганской.
И пули бьют в песок,
И дёргает висок.
Сегодня всё не так,
Сегодня всё иначе.
И клинит автомат
Серёга! – это значит,
Что к тульской и саранской
Со стороны афганской
Нам к Родине идти
По Млечному пути.
Стряхни песок с груди
И камушки.
По Млечному пути
Тут рядышком…
СО СВИДАНЬИЦЕМ Сидит на облаке солдат
Чуть-чуть левее Бога.
Ну, здравствуй, брат!
Ну, как ты, брат?
Обнимемся, Серёга!
А я в санбате, я в бреду
Лежу, наверно, с пятницы,
Давай-ка, думаю, зайду
По-свойски на свиданьице.
Давай-ка двигайся, солдат,
Я так устал с дороги.
Поклон тебе от всех ребят
И курева немного.
Ты не смотри, что вся в пыли,
Открой, Серёга, фляжечку.
Давай, чтоб крылья проросли
Не больно сквозь тельняшечку!
Да вместе с Богом не гляди
В глаза мне виновато.
Сегодня сам смогу дойти
Без ног до медсанбата.
Сидит на облаке солдат
Чуть-чуть левее Бога.
Ну, что же, брат!
До встречи, брат!
Обнимемся, Серёга…
БРОНЗОВЫЕ МАЛЬЧИКИ Нас никто не неволил.
Просто время настало…
Просто Родина с болью
Слово - НАДО - сказала.
И по сути мальчишки
Сразу стали «афганцы»,
И листали не книжки,
А историю пальцы.
До того пролистали! -
Навсегда онемели!
И, из бронзы и стали
В ней остаться сумели... |
ПАНАМА
Я оставил той войне
Сам себя на память.
Жарко было мне в огне,
Жалко, не исправить…
Знаю, плакали навзрыд
И отец и мама.
Им привез мой друг Фарид
Со звездой панаму.
Фотографию мою
Он привез родимым –
Я в панаме той стою
Целый, невредимый.
Он панаму им привез
Из Афганистана.
Неужели все всерьез,
Неужели, мама?
СВД
А СВД хорошая штуковина.
Я вместе с ней немало сделал дел.
Ее приклад до блеска отшлифованный
К плечу в Афгане насмерть прикипел.
И оторвать ее, ребята, больно
Она прижалась Родиной к плечу.
Мне говорят: – Забудь уже, довольно!
Но я в ответ на это промолчу.
Пускай другие любят всё другое,
Но я не брошу Родину в беде.
Подставлю ей плечо свое больное
И расчехлю старушку СВД.
ТЕЛЬНЯШКА
Я перестал ее носить –
Повыцвела, поизносилась,
Уже на вечность покусилась
И в ней она достойна быть.
Мне возразят: – Какая прыть!
Такое и не обсуждается!
Скажите, Вам случалось быть
В горах, где жизнь вот-вот кончается?
Когда тельняшечка к спине
Смертельным потом прикипает,
И лишь мгновенья не хватает,
Чтоб уцелеть на той войне?
Когда до смерти жить охота.
Но командир кричит:
– За мной!
В тельняшках взвод,
В тельняшках рота
Встают и жертвуют собой!
Мне до сих пор любой – брательник,
Полковник он или солдат,
Кто свято чтит военный тельник
И ставит выше всех наград.
А вы предательскую прыть
С демократической услугою
Оставьте.
Быть тельняшке, быть
В едином звании с кольчугою!
МИНУТА МОЛЧАНИЯ
Идет парад. Гремит парад
По самой главной улице.
Сидит на лавочке солдат
И курит, не накурится.
Сидит афганец инвалид,
В глазах тоска и хмель.
Парад идет. Парад гремит.
А у него рука болит!
За тридевять земель…
Она сжимает автомат
Под Кандагаром где-то,
И пули в темноту летят,
И пули в темноту летят
До самого рассвета.
Она стреляет вдалеке.
И я, ей Богу, слышал,
Как он шептал своей руке,
Как он кричал своей руке:
– На вспышку бей! На вспышку!
По стойке «Смирно!» встал парад.
И тихо-тихо стало,
Чтоб мог командовать солдат
Рукою, что стреляла.
Она стреляет и болит,
За много лет устав.
И ветер с Юга шевелит
Ее пустой рукав.
У ВЕЧНОГО ОГНЯ
Несут цветы. Огонь горит.
Про жизнь и про победу
«Афганец» с дедом говорит
И спрашивает деда:
– Скажи мне, дед, поведай мне,
Как было на большой войне?
У нас хреново было –
Ко всем чертям носило,
И пуля пролетала,
Бывало – попадала.
И говорит ему в ответ
Седой, как время, старый дед:
– На нашей всяко было:
Без курева, без мыла,
Шинельку продувало
И тоже – попадало.
И закурили.
Старый дед
И тот, кому немного лет.
Дымят.
Считают раны.
И оба – ветераны!
И старого и малого
По всем огням носило.
И до конца до самого,
Спасибо, не убило.
Посередине улицы,
Как будто бы одни,
Стоят и не накурятся,
Господь их сохрани!
ВЕТЕР С ЮГА
Между мною и войною
Нет границы ни одной.
Я владею той войною
И она владеет мной.
Веет, веет ветер с Юга,
Азиатская собака.
Ты забрал однажды друга,
Ты за мной придёшь, однако.
Для тебя я иностранец,
Иноверец, пыль веков.
Желтый ветер! Ты афганец,
Падишах своих песков.
Стонешь ты, - и мне не спится.
Я не знаю, кто правей.
Ты убийца, я убийца.
Мы с тобой одних кровей.
О, Великий! Мне не спится.
Знаю, ты придешь за мной
Потому, что нет границы
Между мною и войной.
Принесешь былые годы
В тихий край моей родни,
Где серебряные воды,
Где лазоревые дни,
Где сосна мне лапой машет,
Где луга не помнят страха,
Где родные ветры наши
Не чета тебе, собака!
***
Я не рассказывал родне
О том, что было на войне,
Что каждый день вчерашний
Был будничным и страшным.
Зачем родне об этом знать,
Что это значит – убивать,
Что это значит – умирать.
Зачем родне об этом знать?
Ещё о том молчу, вдвойне,
Что до сих пор я на войне.
ГЛУХАРЬ
Я лишь однажды слышал глухаря.
Я глухаря увидел на охоте.
Всё было, как учили егеря.
И палец вспомнил, - что курок на взводе.
Брусника прошлогодняя краснела.
И бровь зарёй легла на птичий глаз.
Я это видел в прорези прицела.
Я эту прорезь видел много раз…
А птица била крыльями о мох,
Дугой от лиры, вытянула шею!
Как хорошо…
Что выстрелить не смог.
Я в птицу почему - то не умею… |