Валентина КОРОСТЕЛЁВА
«Я на красную горку в ночи выходил…»

19 декабря - день рождения Николая Тряпкина

Лет двадцать назад на одном из литературных мероприятий я впервые увидела и услышала Николая Ивановича Тряпкина. Известный сегодня многим его полураспев с молодцеватым притоптыванием в конце строки, органично связанный со всем строем стиха, то почти былинным, то озорно-лубочным, - сразу и навсегда врезался в память, в радостно растревоженную душу. Так бывает, когда встречаешь поэта с большой буквы.

Похоже, он был им всегда, если еще полвека назад мог так просто и образно сказать о движении деревенского дня:

А цыплята в огороде
Все проверить норовят.
Даже мухи на колоде
Сложа лапки не сидят.

Или:

Только на плечи накинула
Да с кружевом платок,
Только жилочка запрыгала,
Застукала в висок...

Это – свидетельство таланта, само по себе уже подтверждение не случайно выбранной судьбы. И нынче – что ни откроешь сайт, не развернёшь газету – немало примеров того, что земля русская, слава богу, не обеднела талантами. Всё дело в том, во что выливаются природные способности: способны они только удивить или так пронзить человека, его душу,  что и словом-то выразить трудно.  Вот таким, редчайшим и драгоценнейшим для России, - оказался талант Николая Тряпкина.

Этот горестный сон,
Эти вещие смуты в крови,
Эти сосны и мох,
Эти встречные сучья осины...
Ах, ты, русская жизнь,
Не в тебе ли кричат соловьи
И в тоске непонятной
Летят под колесные шины…

Родом из тверских краёв, Тряпкин-подросток начинает осваивать  подмосковное Лотошино, куда в 1930 году семья его почти бежала, опасаясь преследований власти в ту коварную пору. Известно, что в этом возрасте формируется личность будущего человека, а уж творческого в особенности. Почти не тронутая природа северного Подмосковья, учёба в школе (где русской поэзии, как кажется, уделялось гораздо больше времени и внимания, чем нынче), осознание своей причастности ко всему, что окружает, сам сельский образ жизни - всё это ложилось в копилку памяти ума и сердца. И ложилось навсегда.

…Смотрю – и вижу, как впервые,
Усадьбы с мёрзлою ботвой,
И скотный двор, и озимые,
И побелевший садик мой.

И вновь теплом родных селений
Запахли снежные горбы.
И вот опять пою о сене,
О звонких пряслах городьбы.

Иду к машинному навесу,
Ночной справляю караул...
Из заколдованного леса
К родному дому повернул.
1956

Тяга к знаниям привела его после школы в Московский историко-архивный институт, но начавшаяся вскоре война «командировала» Николая Тряпкина  на север, под Сольвычегодск (по состоянию здоровья), и судьба словно знала заранее, насколько благодатной в творческом плане окажутся для Николая эти годы. Мощный, порой суровый, притягательный своей первозданностью, богатый на песни и былины, этот край стал для молодого поэта той русской печкой, от которой можно было и петь, и плясать, и жизнь складывать. Но и продолжить образование он не забыл: позднее, в 1958-ом окончил Высшие литературные курсы в Москве. Тогда же выходит и книга Николая Ивановича с красноречивым названием «Распевы», логично отражающим самую суть его поэзии. Стоит добавить, что на этом этапе Тряпкина поддержали такие литературные мэтры, как  Фёдор Панферов, главный редактор «Октября», известный поэт Павел Антокольский, а позднее Тряпкин и сам уже занял своё, и только своё, в литературе место.

... Сюда, поэт! В поля безмерные!
И в хлебный и в полынный шум!

Давай учиться глазу верному
И слов не тратить наобум.

Пройдём поречьями, поёмами
По сёлам громким и глухим.

И если где мосты поломаны –
Не отвернёмся, не смолчим.

Пускай иной кряхтит и хмурится,
Что это тень, мол, на плетень.

А мы с тобой на каждой улице
Посадим синюю сирень.

(50-е г.г.)

И это не просто любование родной природой, это действенная любовь: «Не отвернёмся, не простим», «Посадим синюю сирень»…

Вообще, по всему видно, стоит только открыть томик Поэта, Бог дал ему недюжинную духовную силу, что не речной тихой водой, а морскими крутыми волнами расплескалась по его стихам, сама стала мощной, из самых глубин русской истории и поэзии, - стихией.

… И только лишь кто-то кричит и взывает:
«По Дону гуляет, по Дону гуляет
               Казак молодой».
И снова поёт пролетевшее Время -
И светится Время, как лунное стремя,
              Над вечной Водой.

И снятся мне травы, давно прожитые,
И наши предтечи, совсем молодые,
              А Время поёт.
И рвутся над нами забытые страсти,
И гром раздирает вселенские снасти,
              А колокол бьёт!
1973

Безусловно, особенно в раннем творческом периоде, сказывалось влияние на Тряпкина другого русского поэта с корнями из народа – Николая Клюева, но сильный самобытный талант Николая Ивановича не зацикливался ни на формах, ни на стилистике письма ушедших в историю классиков. Редкое ныне качество - естественная связь поэта с глубинным народным языком - запросто живет в его стихах, гармонично сочетая Вчера, Сегодня и Завтра.

Я на красную горку в ночи выходил
И подслушивал говор неведомых сил...

«Коренной русский быт, коренное русское слово, коренные русские люди… — вспоминал он. — У меня впервые открылись глаза на Россию и на русскую поэзию, ибо увидел я все это каким-то особым, “нутряным” зрением. А где-то там, совсем рядом, прекрасная Вычегда сливается с прекрасной Двиной. Деревянный Котлас и его голубая пристань — такая величавая и так издалека видная! И повсюду — великие леса, осененные великими легендами. Все это очень хорошо для начинающих поэтов. Ибо сам воздух такой, что сердце очищается и становится певучим. И я впервые начал писать стихи, которые самого меня завораживали. Ничего подобного со мною никогда не случалось. Я как бы заново родился, или кто-то окатил меня волшебной влагой».

Но выси поэзии никогда для него не подвергали сомнению главную основу - как жизни, так и творчества:

Я не был славой затуманен
И не искал себе венца.
Я был всегда и есть крестьянин -
И не исправлюсь до конца.

И вот опять свой стих подъемлю
Пред ликом внуков и сынов:
Любите землю, знайте землю,
Храните землю до основ.

… Она не только хмель и сыта,
Она ещё - сундук и клеть,
И нашей речи знаменитой
При ней вовек не оскудеть.

И нашу суть, и нашу славу
Она не спустит без следа
И нашу русскую державу
Оставит русской навсегда.
1969

В его строках естественно сочетались и неведомые, неподвластные уму силы, в том числе космические, и озорство скомороха и даже ерничанье, свойственное русскому мужичку, которому, уж конечно, палец в рот не клади.

Не бездарна та планета,
Не погиб еще тот край,
Если сделался поэтом
Даже Тряпкин Николай.

И уже совсем всерьёз:

Нет, я не вышел из народа.
О, чернокостная порода!
Из твоего крутого рода
Я никуда не выходил.
И к белой кости, к серой кости
Я только с музой езжу в гости.
И на всеобщем лишь погосте
Меня разбудит Гавриил.


Николай Тряпкин как мало кто обладал полной свободой – и поведения вне «интеллигентских» правил, и внутри собственного творчества. Цельность натуры не позволяла ему торговаться ни с правилами, ни с творчеством, - его стихийной сутью. Потому и расположились в ней по-хозяйски «и времена, и нравы».

…Эта песенка
Сполюбилась нам,
Да промчались мы
По своим костям.

Эту песенку
Услыхал мой сын.
Да заплакал он
От моих седин.
 
Эту песенку
Да воспримет внук
И споет её
У речных излук!


В Лотошино до сих пор ходят байки о чудном поэте. Не меньше их было и среди литературной братии тех лет (70-90 годы прошлого века). И далеко не всегда безобидные. Не вписывался он ни в дружную группу положительных советских писателей (с официальной точки зрения), ни в группу тех, на ком порой ставили крест по тем или иным причинам. Талант не позволял! И потому – с одной стороны – он не так уж мало печатался («Юность», «Знамя», «Наш современник», «Октябрь» и др.) и издавался (около 25 книг), а с другой – всё время жил как бы сам по себе. Рассказывали, что даже когда в литературных верхах хотели его выдвинуть на ту или иную литературную премию, Тряпкин, конечно, против не был, но сам, однако, и шага не делал навстречу важным инстанциям. Тем более отрадно, что за книгу стихов «Разговор по душам» он одним из первых получил Государственную премию России в 1992 году. На стихи его написаны ряд песен, самая известная из которых – «Летела гагара».

О том, что Николай Иванович абсолютно свободно чувствовал себя в море поэзии, что ему были подвластны - не только первозданная сила русского слова, но и тихая музыка его, говорит одно из лучших его стихотворений «Свет ты мой робкий, таинственный свет!» (привожу часть его).

Свет ты мой робкий, таинственный свет!
Нет тебе слов и названия нет.

Звуки пропали. И стихли кусты.
Солнце в дыму у закатной черты.

Парус в реке не шелохнется вдруг.
Прямо в пространстве повис виадук.

Равны права у небес и земли,
Город, как воздух, бесплотен вдали...

Свет ты мой тихий, застенчивый свет!
Облачных стай пропадающий след.

Вечер не вечер, ни тьмы, ни огня.
Молча стою у закатного дня…

Но приходил день, и весь драматизм жизни выплёскивался в мощные, без обиняков, стихи, коих в творчестве Николая Ивановича, конечно же, большинство. Иначе и не могло быть: вся история страны с её крутыми, порой роковыми, поворотами не переставала жить в душе поэта, прорываясь наружу меткими, полновесными строками:

А сколько их было за нашим столом!
А сколько добра красовалось на нём!
А сколько высоких речей раздалось!
А сколько весёлых ковшей испилось!

И вот они нынче - грозою гроза,
И нашею солью - да нам же в глаза.
И мы повторяем старинный урок:
И жито забыто, и пиво не впрок.
1968

Известно, что Николай Иванович тяжело переживал крушение любимой страны, в меру своих физических сил вместе с другими пытался сопротивляться распаду всего, что было дорого уму и сердцу. Вещая душа удивительного русского поэта предвидела многое из того, чему стали мы свидетелями гораздо позже. И потому мне хочется закончить рассказ о нём и его поэзии строками одного из самых сильных и судьбоносных стихотворений:

…Принимай же, Изба! Распахни свои древние прясла!
Приголубь же меня, пацана из тверских деревень!
И я сделаю всё, чтобы печка твоя не погасла,
Подновлю твои стены, украшу сиренью плетень.

…И возьму я свирель – и сокроюсь в колосья ржаные.
Забушуют хлеба, загремят полевые столбы.
И воссветится Песня. И схлынут все мороки злые
С наболевшего сердца. И с нашей невинной судьбы.

«Изба», 1982

Николай Иванович Тряпкин одного года не дожил до 21 века, найдя последний свой приют на кладбище "Ракитки" в ближнем Подмосковье.

Большой русский поэт оставил нам богатство своих стихов, а ещё вопрос: кто продолжит его уникальной путь, откроет заветную шкатулку народного языка, сочинит свою песню, которая войдёт в наши сердца родниковой чистотой, земной красотой и небесным светом?

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную