А мечталось совсем о другом:
О разбуженных сердцем рассветах,
О загадках, о дальних планетах,
О неведомом, но дорогом.

Жизнь прошла. Ничего не сбылось –
Ни побед, ни великих свершений.
И, увы, ты, конечно, не гений,
И с успехом не вместе, а врозь.

Только знаешь, каким бы ни стал –
Дом, который усердно ты строил, –
Он – для близких твоих – пьедестал,
Он – чего-то, да все-таки стоил!

Потому за печаль и долги
Не брани ни судьбу, ни дорогу.
Храм души своей – окнами к Богу –
Как последний приют, береги!

ЖЕНЩИНА
Ты вышла из авто
И быстро оглянулась,
Ты в белое манто,
Как кошка, завернулась,

Легко, едва-едва,
Кому-то вслед кивнула,
И желтая листва
К твоим ногам прильнула.

Медлительно всплыла
Рука к головке рыжей.
И прядь волос легла
К твоей щеке поближе.

Ну, что же, в добрый путь,
Царица, кошка, фея, –
Чтоб на тебя взглянуть,
Пусть мир ломает шеи!

Прекрасна и легка
И леденишь, и греешь…
Ты – женщина, пока
Себя ценить умеешь!

ЯГОДЫ
Не спеют ягоды в саду,
А все ж мне сад – желанный.
И никуда я не уйду
С земли обетованной.

Она – моя от детских лет
До лет морозно– белых.
И слаще этих ягод нет –
Зеленых, недозрелых.

Они горчат, как жизнь моя,
Хоть сладость обещают.
И в предвкушенье сласти я
Года свои вращаю –

Так незаметно, день за днем, –
Зима, весна, да лето.
И снова ягоды огнем
В саду моем согреты.

…Все тот же куст, все тот же сад,
Все тех же окон блюдца…
И только годы улетят
И больше не вернутся!..

***
Небо, опрокинутое ветром,
До рассвета спряталось в реке.
Лодки, будто шапочки из фетра,
Греют ребра на речном песке.

Закидными берег окольцован,
Только рыба залегла на дне.
Золотого месяца подкова,
Как пирога, пляшет на воде.

Камыша таинственные тени
Звезды достают из глубины.
Спит Земля в объятьях сновидений
На ночной перине тишины.

* * *
Невесомо, но колокольно до звона
Синее мчание батюшки Дона.

Под такую густую стремнину спится
И малому хутору, и станице.

Разлеглась тишина, черна, по Обдонью…
Воздух сладок – черпай ладонью!

И в сверчковом новом серебряном шуме
Место есть и мечте, и думе…

СЕРЬГА
Невидного росточка.
Да клятая серьга! –
Он первым скачет к бочке,
Последним – на врага.

Пять девченят на шее,
Дак он приплоду ждет.
И сотник пожалеет,
А вахмистр соблюдет.

Смеются односумы*,
Но защитят собой.
И все тяжельше думы
Вечернею порой.

И он – в чину, не в славе –
С медалью на груди,
Дает зарок, что в лаве
Поскачет впереди.

Но сотник не пускает,
А вахмистр предает:
Казак с серьгою драит
Котлы за целый взвод.

И хмуро засыпает
Под кухнею один.
Он всем накостыляет,
Когда родится сын!

Он станет разудалым,
Он станет – смерть и страх!
А, может, - Енералом ,
Весь китель во крестах!

Его узнают имя.
Все прочие – куга!
Но вот поспей за ними,
Покель висит серьга!

ГОРОДСКАЯ КАЗАЧКА
Тебе не хвататься за стремя
И рук в молоке не купать.
Навеки останешься с теми,
Кто верен судьбе – прозябать.

Твои белоснежные руки
Жует неохотно рояль,
А синего взгляда излуки
Таят молодую печаль.

И споришь ты скучно и вяло,
Меня называя на «вы».
А предков твоих зажигало
Зеленое пламя травы

И гулко летели копыта,
И брагою пенилась кровь,
И многое было забыто,
Но только не эта любовь!

Любить! И расшвыривать в дали
Признаний дремучую цветь.
Услышать «люблю» своей жали*,
А там – «зараз хочь помереть»!

Но ты лишь поводишь плечами:
Мол, сколько болтать чепухи…
И плачешь, читая ночами
Мои гулевые стихи.
____________________________
*жаля (казачье) – возлюбленная

* * *
Утро тихое. Лес осенний.
Воскресение. Воскресенье.

Тронешь веточку. Тронешь ветер.
Я люблю это мир, поверьте!

И легко-разлегко мне от слова
На границе молчанья святого.

Утро тихое. Лес осенний.
Воскресение. Воскресенье.

КОНЕЦ ВЕКА
Все боятся одиночества:
птицы стаями летят,
как библейские пророчества,
тучи выстроились в ряд...
Мрачно, мрачно, мрачно
пишется.
Буки, веди...
Кто ведет?
Растопыренною ижицей
голубка
        вмерзла в лед.
Лед — сплошной корою — карою.
Руку! Руку!
...До кости —
впился век в ладонь усталую
на краю
             у
               пропасти.

СОВРЕМЕННЫЙ ПЕЙЗАЖ
Картина, музыка, стихи –
необьяснимая стихия.
Летят, морозны и сухи,
ветра азийские лихие.

Не гривы конские вослед –
земли всклокоченной потоки,
и лепит свет, как будто снег,
по полотну застывшей стройки.

Отнюдь не средние века,
не древнерусское подворье,
а ночь все так же глубока,
и киноварь пропахла кровью.

И страшно тянет в глубину,
за грань несущегося света,
и как-то жутко полотну
в себе одном таить все это.

Но тщетно бился мастихин,
стремясь содрать мазки сухие….
Ведь даже скверные стихи –
неукротимая стихия.

* * *
Висячие сады Семирамиды
и кони голубые на лугу...
Мир радости не выдуман, не выдан
холодной конъюнктурой на бегу.
Но страждущим — и столбикам, и кронам
зима уже сворачивает век,
мир радости, являвшийся зеленым
вчерашнему столетию, померк.
И вся ли в том причина, что устали
глаза мои, исчислившие срок?..
А стрелка напряженной магистрали
показывает снова на восток...

НЕПРЕДВИДЕННОЕ
Мне снился сон: сидели Босх и Брейгель
в моем саду, поросшем бурьяном.
Один — метлой — чинил засохший бредень,
другой — читал вийоновский псалом.
Спросила я, нельзя ли краски мрака
разъять на «до», «сегодня» и «потом»?
В ответ из щели вылезла собака,
виляя в кровь искусанным хвостом.
Огромный пес, в нее вцепившись слева,
отчетверял сверкавший потом круп,
его ребро другая псина ела,
которой в грудь вонзался львиный зуб.
Чуток спустя, бедняги поменялись
местами, бок сменился на ребро,
ребро — на грудь, достоинство — на зависть,
сверкавший круп — на прочее добро.
Круг завершился. Дочитав Вийона,
забросив сеть на яблоню, ушли
два странных рисовальщика.
Влюбленно
неслись за ними пчелы, и шмели,
и бабочки, мелькающие густо
меж зарослей, где цвел теперь левкой...
Проснувшись, увидала томик Пруста
и гофманские сказки под щекой.

МЕДВЕДЬ В БОЛОТЕ
В жару, в агонию светила,
меж верениц сухих боров —
во мхи, в ладони тьмы, к тортилам!
Как горб наживший — в часослов.
Мудреть.
От всяких жажд и болей
в кошму ли, в яшму, проще — в рясу!
Зарывшись носом, брюхом, воем
ушей прижатых — в тину,
в засыпь
тела, пыла, пафа, пыфа,
пуха, туфа, туша, шипа —
ленью, лепом, лоском, лапой ?
в заводь, в опрель, в отумь, в липу!
В лажу, в лужу, в ложу, в ложе!
В засыпь, в загреб, в анти-жар,
в заумь!
(Лучше б в засмерть!)
В то же,
в общем,
от чего бежал!

***
Ты, как факир, в кузнечном жаре
Судьбы вращаешь колесо.
А я, как девочка на шаре
С картины Пабло Пикассо.
Я балансирую в паденье,
И мне не нужно ничего
В неповторимом сновиденье –
В пространстве взгляда твоего.

***
Ты – моя опора,
Посох и стена.
Все обрывы скоро
Свяжет седина.
Свяжет паутиной
Крепче, чем алмаз.
Никакой рутиной
Не растреплешь нас.
Как же это много:
До закрытья век
На судьбу от Бога
Данный человек!
Золотая сила
Разметает прах.
Как бы я носила
Эту боль и страх,
Эту смерть и муки,
Суд и пересуд, –
Если бы не руки,
Что меня несут?..

Наш февраль ненастный
Нежен и жесток.
Зацветает красный
На окне цветок.

***
Сыплется в бокальчик
Солнечный песок...
Подрастай, мой мальчик,
Божий колосок!
Сами все решили
Ангелы, любя.
Как мы только жили
В мире без тебя?
Становлюсь нежнее,
Ближе облака...
Кто кому нужнее –
Тайна велика.
Словно ограждаюсь
Мудрой тишиной,
Словно я рождаюсь
На земле иной.

***
Человечек ты мой, человечек, –
Воплощенный от предков привет.
Сколько было поставлено свечек,
Чтобы ты появился на свет!
Сколько лет ожидание длилось,
Сколько жизней – в цветах и слезах!..
И какая прабабка молилась
О твоих черно-карих глазах?

Человечек ты мой, огонечек, –
Как бельчонок, уснешь на руке,
И прибавится новый денечек
Каплей маленькой к вечной реке.

***
Не знаю, по какой моей вине
Живу от правды-истины в бегах,
Не ведая того, что в глубине,
А видя только то, что в двух шагах.
Молчанье принимая, как привет,
И принимая, как царя, шута.
О Господи! Зачем я вижу свет
В глазах, в которых только темнота?
Сыграю на разорванной струне,
Станцую на поломанных ногах,
И вижу я лишь то, что в глубине,
Не ведая того, что в двух шагах.

***
Как мне хочется жить на иной высоте,
Выше спешной молвы, выше грешной печали,
Только силы не те, только годы не те,
Только ветры земные меня укачали.
Я ещё напишу неплохие стихи,
Я ещё дорешу, что во мне не решилось.
Я ещё подышу на серёжку ольхи,
Чтоб она, как живая, в руке распушилась.
И ответит мне Бог, что распят на кресте,
Чьи ладони любую слезу отирают:
"Для чего тебе жить на иной высоте?
На иной не живут, на иной – умирают."

НОЧЬ
Когда тебя
я целовал в овраге,
примяв негрубо стебли и слова,
вокруг ревниво
дыбились коряги
и дикая щетинилась трава.

Шиповник задевал мою одежду,
он изнемог до чёрной немоты.
И жалко, сладострастно
и враждебно
смотрели
глухоманные цветы.

Как будто здесь
я был врагом заклятым.
И слышалось сквозь шорох иногда,
как ночь скулила
одиноко
в лапы,
когда твоим
я задыхался
– Да!

* * *
Над лесом туча шла паромом
и за собой тянула тень,
потом
        дубы
смешала с громом,
смешала с молнией
сирень.

Всё потонуло в мощном гуле,
В лиловом ливне лес завяз.
Мы в куст сиреневый нырнули.
Душистый омут принял нас.

Вокруг хаос, столпотворенье.
Но мысли вовсе не о том…

Мы шли с тобой
на дно сирени.
И тишину
стелил нам гром.

***
Загустевшего лета пора.
Золотое жужжанье осы.
И в вечерние шорохи трав
входят шумные вздохи косы.

Стрекозы замирает полёт
перед близкой тяжёлой грозой.
На губах твоих жаркий налёт.
Истомил тебя юности зной.

Рухнул гром, –
ты прижалась ко мне.
Ветер плотный рубаху мне рвёт.
Виноградные гроздья во мгле,
словно девичьи груди –
в разлёт.

В грозовом всё смешалось бреду.
Ты шумящего августа дочь.
Ненасытно целует в саду
виноградинку
каждую
дождь.

СИРЕНЬ
Сирень заборы густо занавесила.
До самых звёзд сиреневый настой.
И к горлу соловья подкатит песня,
и он сорвётся в песенный запой.

Он князь весны и верен песне древней.
Залётным звоном полнится земля.
И я три раза постучу по древу,
чтоб нежного не сглазить соловья.

О, как свежо трепещет песня птичья,
вся нараспах для нежности и слёз.
И залетают в песню электрички,
сменяв на крылья перестук колёс.

По кругу всё, по кругу,
всё сначала.
Бессонный жернов крутится не зря,
он в пыль стирает давние печали,
он крошит в мире всё,
что из старья.

***
Еще бы капельку весны,
Чтоб насладиться благодатью, –

Когда, слезой обагрены,
Так сладки, так невинны сны
Про поцелуи и объятья.

Еще глоточек той тоски,
Непозволительно щемящей
И тайны светлой, настоящей
И рвущей сердце на куски
Высокой нотою звенящей!

Пусть только раз еще СУДЬБА
Положит руки мне на плечи,
Еще одну подарит встречу,
Напомнит, – женщина слаба!..
И возразить пусть будет нечем.

***
Засыпаю, – и снова,
Сбросив дрему,
смотрю в темноту.
На обоях бредово
За чертой кто-то чертит
черту.
Ну, зачем этот «кто-то»
Расплескал пустоту
по углам,
Где притихла дремота
С тишиной и бедой
пополам!
На подушках измятых
Подгоревшим верчусь
карасем.
Я ищу виноватых,
А сама виновата
во всем.

***
Лишь тучи крыла надо мной
распластали, -
Тяжелые капли на землю
упали.
Домой далеко, но,… глазам
я не верю, –
Заброшенный дом, незакрытые
двери!
И слушают, слушают,
слушают мыши,
Как дождь выбивает чечетку
на крыше!
Теплеет на сердце, теплеют
ладони.
Тепло и надежно в заброшенном
доме.
Любуется, чувствую я,
кто-то свыше,
Как дождь выбивает чечетку
на крыше…

***
Мы ели инжир
«до отвала»
И впрок собирали
грибы.
Деля пополам
одеяло,
Просили «еще»
у судьбы.
В зеленые волны
бросались.
И, парой дельфинов
резвясь, –
Смеялись, дрались,
целовались… -
Да так, как никто
отродясь!
Все было: и розы,
и росы,
Гнилое болото
и высь…
Но вдруг
побелевшие
косы
Сказали,
что прожита
жизнь.

***
Новый год вот-вот-вот
Мне подарков надарит.
Руки, будто на год,
Наготовят-наварят.

Будет елка сиять
Золотой мишурою,
А сердечко – зиять
Беспросветной дырою.

Станут гости хвалить
Разносолы и сласти,
Я – слезами солить
Прошлогоднее счастье.

Облегченно вздохну,
Дверь закрыв за гостями.
Обниму тишину,
Холод выпью горстями.

Подарю мишуру
Я сороке-воровке,
Нарисую жару
Цвета божьей коровки…

* * *
Уже смешна нелепая попытка –
Привлечь твоё внимание на миг.
Какая сверхмучительная пытка
Безадресная нежность глаз твоих.
               Как рано моя юность отшумела
               И за пределом окаянных дней
Уже не я приговорён к расстрелу
Твоих очаровательных очей.

* * *
За любовь без боли и измен
И любовь, похожую на жалось.
               Ничего не требует взамен
               От тебя моя седая старость.
Так на «персоналии» творца
Перед тенью собственной рисуясь,
               Можно любоваться не волнуясь
               Прелестью нездешнего лица.
Так в безликой сутолоке дней
Что уже надеждой не тревожат,
               Любят повзрослевших дочерей
               На жену весеннею похожих.
Или так, предвидя глупый суд,
Правоверцев с истиной подложной,
               Самому себе безбожно лгут
               Что любовь лишь в юности возможна?!

* * *
Любил тебя, тобою не любим.
Да так, что не спасала
Сердце мудрость.
Ночь заполнялась голосом твоим,
Твоей улыбкой озарялось утро.
Твоим дыханьем
Травы и листва дышали,
Или ты дышала ими?
И забывались прочие слова,
Когда твое произносилось имя.
Когда не Бога я боготворил,
А образ твой,
Отвергнув все начала.
Ты белый свет собою заслоняла,
А я и темнотою счастлив был.
Но в той незащищенности земной,
В пространстве, переполненном тобой,
Лишь для меня
Не отыскалось места.
Не отыскалось места у огня,
Сжигавшего до самоотреченья.
И та несовместимость
Для меня окажется
Единственным спасеньем.

* * *
Конь веселой моей удачи
Снова скрылся за окаем…
Посижу на крыльце – поплачу
От недобрых людей тайком.
Не о том, что живу в недоле,
В многолюдии одинок,
А о том, что и этой боли
Остается один глоток.
Что и в дальнем пути, и в ближнем
Мне, шагавшему дотемна,
Как и всем, не хватило жизни,
Чтоб испить эту жизнь до дна.
Но и в ясный год, и в ненастный,
В зимнем холоде и в тепле
Я успел прикоснуться к счастью,
К счастью просто жить на земле.

* * *
Знаю – жизнь не сорочка на вырост,
Скоротечна она, как гроза,
Но ещё в соблазнительный вырез
Твоей кофточки
               пялю глаза.
Мне, ей-богу, смолчать бы об этом,
Чтобы жить не судимым толпой,
Только нет ведь страшней для поэта
Обнадёживать лживой строкой.
Да к тому же на старой Террасе,
Хоть бранись, хоть пали из ружья –
Я уже вам совсем не опасен
Молодые ревнивцы – мужья.
Я давно просвистел и проехал
Полустанки безумной любви.
Только эхо её,
только эхо,
Еле слышное, бродит в крови.

* * *
Я молод был.
И все мое при мне.
Я уходил, как неуч, от вопросов.
И взглядом, как поленом, по спине
Глядел мне вслед январь простоволосый.
Казалось, было нечего сказать
Мне вам в ответ у истины отвесной.
Казалось, было нечего терять,
Да и терять не страшно, если честно.
А ведь душа скулила: «Обернись!»
«Вернись!» - молила.
Что ж, душа не камень.
Ведь за спиною оставалась жизнь,
От сих до сих зачитанная вами.
А всё, что моим будущим звалось
Там, впереди, за пеленою зыбкой,
Не стоило не только ваших слёз,
Но даже вашей ветреной улыбки.

* * *
Восьмой этаж,
Ключи под ковриком.
Да пальцы холодом свело.
Сосед с лицом больного гномика
Выносит мусор как назло.
За дверью ноет кот некормленый,
В квартире сизый полумрак,
Где день, разлукой обескровленный,
Не обоснуется никак.
Записка на журнальном столике:
«Я скоро буду.
Жди.
Люблю».
Полью герань на подоконнике.
Кота-беднягу покормлю.
Открою форточку в ненастье.
Присяду на твою кровать
И миг ворованного счастья,
Как неотложку, стану ждать.

МУЗА
Не спрашивай, когда войдёт –
К любому часу приурочит
Свой неожиданный приход:
Она разбудит в дрёме ночи,
Толкнёт в трамвайной суете
И силой вырвет из объятья;
Зови её в ночной мечте,
Надейся, жди, не виноватя
Любимых около себя:
Мол, песню оковали узы.
Придёт. А месяц или год –
Ничто для поцелуя Музы.

* * *
В темноте ослепило разум,
Слово, вспыхнув, умчалось прочь…
И предчувствия слились разом:
Осветишь ты мне эту ночь!
Ты вошёл, что посланец Божий,
Самой скрытой из тайных троп
И ладонной прохладной кожей
Успокоил горящий лоб.
Полуночных кварталов блики
Под нетрезвый дворовый визг
Высветляли не лица – лики
Нас, вернувших себя на миг!
Схватка двух несвятых страдальцев,
Лебединого стона час!..
Танец наших сплетённых пальцев
На стене то пылал, то гас…
Но когда занялось светило,
Ты исчез, бестелесно-тих;
И вопрос: это было?.. было?..
Перетёк в набегавший стих…

* * *
Момент истаяния лета,
Бесшумной длани поворот...
Подсказка солнечного света
К воде неспешной приведёт –
Последнему истоку счастья,
Прошедшему девятый вал,
Что неразгаданною страстью
Двоих «галерников» связал.
И грезя о безмерном чуде,
Которым полнилась вода,
Неразуверенные люди
Приходят к осени сюда
И ворожат у парапета,
Безмолвно за руки держась,
Чтоб не ушла с медовым летом
Любви шагреневая сласть...

* * *
Рыжелицая осень-красотка,
Огневую надев киноварь,
Пела гимн, – и нежданная нотка
Обратила предзимье в сентябрь.
Ослепила касанием ярким
Позабывших о тёмных очках
И открыла дорожным гулякам
Беззаботных шатаний размах…
Нам, пристывшим, – подарок желанный:
Вся протяжная улица – кров!
Новь асфальтная – путь богоданный,
Благодать горькодымья костров…
Горсть лучей – перелётным бродягам,
Подаянье «калифам на час»…
Но уже недовольно и нагло
Туча целит прищуренный глаз…
Дождик жмёт веселящимся скерцо,
Предвкушая бравурный финал...
Лист катальпы – отброшенным сердцем, –
Покружив, на дорогу упал...

ДЕНЬ ТВОЕГО РОЖДЕНЬЯ
День твоего рожденья
Снегокруженьем соткан,
Сказкой хитросплетенья
Белоузорных окон.
Гладкою амальгамой
Льда над живой водою,
Белым пареньем храма
Над маетой земною…
Проблеском вышней дали –
Робким излучьем света,
Пухом ажурной шали
На перезябших ветках.
День твоего рожденья –
Белоэтюдный вечер
С пиршеством утоленья
Предожиданья встречи,
С месяцем серповидным
Над сединой сугроба,
Где никому не видно:
Двое – седые оба.

* * *
Взметённое солнце сквозь окна вагона
Горит над прикрытым зрачком.
Природа, хозяйкою ранней, бессонной,
Сияет умытым листком.
В улыбке зарёй подрумяненной тучки
Совсем нет угрозы дождя...
Вступает Сегодня – потоком могучим
Уклад бытия утвердя!
И место найти в этом новом «сегодня» –
Нетягостный труд для меня:
На лучик светлее прожить и свободней
В гармонии чудного дня!

ВЫСТРЕЛ
Я – ничто, я – без движенья:
Просто пуля в оболочке.
Напишите предложенье,
Я в конце поставлю точку!

В заводской зелёной краске,
В смазке, чтоб бока блестели,
Поднимите ствол-указку,
Укажите путь до цели!

Лишь бы цель – поинтересней;
Я сумею, мне сподручно!
А у нас, в обойме, тесно,
И лежать без дела – скучно.

Не ссылаясь на причину,
Скажете – и он – покойник
…Клац! И вверх пошла пружина,
Затолкнув меня в патронник.

Старт! И всё пришло в движенье,
Гильза щупальца разжала,
Начинается скольженье,
Превращая тело – в жало…

Распахнулся мир – бескраен,
Сразу, выпукло и зримо…
Ты с ума сошел, хозяин!
Что же ты стреляешь мимо?!

Я пронизываю ветер,
Завизжав от горя тонко.
Дважды кашель пистолета
Откликается вдогонку.

Дважды эхо прогремело,
Перекрыв иные звуки.
Я заметила, как тело
Ткнулось в землю, вскинув руки.

А потом и я, со вздохом,
Пала наземь, и остыла…
Может быть, не так уж плохо,
Что не я его убила?

* * *
Убрали кошек – явились мыши.
Убрали стены – упала крыша.
Убрали стражу, сломав заборы,
И той же ночью забрались воры.…
Ах, не гонитесь за переменой!
Кормите кошек, крепите стены;
Платите стражам за их работу,
Чтобы осталось у вас, хоть что-то!

* * *
Заурядная жизнь – мучительный
Поиск истины и тепла.
В этом мире всё относительно,
Кроме вечных Добра и Зла.

Два, друг другу враждебных, полюса,
От рождения, весь твой век,
Зазывают тебя в два голоса:
С кем ты, маленький Человек?

И казалось бы, что тут спорного?-
Выбирая Рай, а не Ад,
Все карабкаются к свету горнему,
Да вот ноги – скользят, скользят…

* * *
Я давно не касался стремени
(Пыль скитаний – не сны в постели!)
Дом мой тонет в пучине зелени,
Захлебнувшись в прибое хмеля.

Я запрятал седло дорожное
В дальний угол, своей рукою:
Не нужна суета тревожная
Ждущим отдыха и покоя!

И казалось, конец бы повести,
Да скорбит по бездомной воле
Чёрный грех на нечистой совести -
Конь, хранимый в тепле и холе.

Он под дверью гремит подковами,
Он на землю роняет пену,
Он хозяину непутёвому
Не желает прощать измену…

Объяснить бы, что нет предательства,
Просто – разные интересы.
Только что ему обстоятельства?
А ему б – через поле – к лесу!

И однажды засовы сброшу я,
Поскачу, по весенним лужам,
В край, где нет для меня хорошего,
Но который ему так нужен!

***
Море Чёрное в ярости пенится,
Озорными ветрами звеня;
И волна, как игривая девица, –
То обнимет, то бросит меня.
То, отхлынув, оставит над бездною,
Измотав и не дав отдохнуть…
То, загадочно, светом созвездия
К верным скалам укажет мне путь. –
По серебряной тайной тропиночке
Поплыву к белым скалам, спеша:
Там меня в тёмно-синей косыночке
Ждёт небес голубая душа…
26.06.2008г.

***
Всё не так, всё по-другому:
В новый мир открыта дверь.
Жизнь, скажи, какому гному
Поклоняюсь я теперь?..

Где врачую сердца раны,
Одурев от суеты,
И зачем вставляю в рамы
Лжи красивые холсты?

С кем шумлю в хмельном веселье
И куражусь над собой –
Позабыв, что есть за дверью
Неба звёздного покой?..
15.07.2008г.

НА КРЕЩЕНЬЕ
Звёзды крепко вмёрзли в речку,
Лижет ветер глянец льда, –
Под ладонью тают свечки,
Манит в проруби вода…

Машет батюшка кадилом –
Ночь окутал сизый дым…
Жаль, что ты не приходила
К речке, с видом озорным!

Но зато луна нырнула, –
Окрестить блудливый лик.
Я луну поймал под скулы
И губами к ней приник…

Две молодки пели ладом
Про крещение Христа,
А мороз дышал на ладан,
Провожая грусть поста.

И, вином веселье скрасив,
В склепе мёрзлого двора
Поп и я, под тёплой рясой,
Пели песни до утра…
03.06.2008г.

***
Не дав напрасным разгореться спорам,
Плоха ли эта жизнь, иль хороша, –
Рассвет ласкает иву за забором,
Звенящею прохладою дыша.
Есть правда жизни,
А её истоки, –
Быть с милой вместе до святого дня,
И пусть судачат глупые сороки
Про жизнь мою, про грешного меня!..

* * *
А в памяти,
                    покрытой дымкой пыли,
Мне видится 
                    заброшенный наш дом, 
В котором 
                    мы с тобою говорили 
С восторгом 
                    ни о чём и обо всем… 
Когда-нибудь 
                    на краешек Вселенной 
Приду и я, 
                    устав от груза лет,
И будут нам –
                    весенним и нетленным – 
Медузы-облака
                    процеживать рассвет. 
31.08.2009 г.

***
Уже рассвет, а мне не спится. 
Смотрю в открытое окно…
Там осень серенькой тряпицей
Закрыла неба полотно. –
Смиренен вид сентябрьской грусти
Без ранних проблесков огня...
Там из травы подросший кустик
Глядит с испугом на меня.
Во мне – ни выстрела, ни пенья,
И даже мысли не слышны.
А жизнь, в сомненье и в терпенье,
Смакует горечь тишины.

***
Меня ты забыла, и пусть.
Небес восковое свеченье,
Оставив осеннюю грусть,
Вновь вяжет зиме облаченье.
Торжественным строем маня,
За гору отправились птицы…
И сердцу не надо сердиться,
Что кто-то не любит меня.
Нет вечности, как ни крути –
Никто в этой жизни не вечен,
Пусть даже на Млечном пути
Огнями был образ расцвечен.

НА КРУГИ СВОЯ…
Плачь, сиротливое дитя! –
Взамен меня, за кроху хлеба.
Когда уйду в иную небыль…
Когда уйду в иную небыль
из этого небытия,
плачь, сиротливое дитя. –

Свет обрастает темнотой
унынья, грязи и бездушья…
Отмолим свет слезой послушной,
отмолим свет слезой послушной!..
Постой, ты слушаешь?.. Постой:
свет – обрастает темнотой.

Поплачешь, мой дружочек-друг,
на свет молясь, как на икону?
Вне светословья, вне закона –
вне светословья!.. вне закона!..
замкнулся мир в драконов круг…
Поплачешь, мой дружочек-друг.

Чтоб мир вернулся на круги,
светло поплачем о свободе!..
Да ты, дитя, смеёшься, вроде?..
Да ты, дитя, смеёшься, вроде!..
Ну, что ж…
беги, смеясь… беги,
чтоб мир – вернулся на круги.

УТРОМ
Обольщать не пристало тебя
интригующей уни-вуалью:
скроет праведника… и каналью
импозантный лоскутик тряпья.

Как-то пошло себя подавать
и открыто, на праздничном блюде:
полюбуйтесь, мол, добрые люди!
Дорогoй, охвати благодать!

Увести можно силой – пойдёшь.
Силой можно оставить на месте.
Но – смиренье христовой невесте…
И от влаги предутренней – дрожь.

В густомазанной жирной тени
мне и смелость, и страх находиться:
утро росные вскинет ресницы
и увидит, что мы с ним
одни.
Сердце схватит, как дёрнет чеку:
– Где же тот, что был рядом с тобою?!
С несмиренной глумливой толпою
отпустила его
почему?..

Оправдаюсь ли тем, что сам Бог
на авось нас, на совесть оставил?
Чтобы выбор мы сделали сами.
Чтобы стали мы – каждый, чем смог.

СВЕТОКРУЖЕНЬЕ
Вот и весна, в конце концов,
…чего угодно накануне!
Перед затменьем
полнолунье
посеребрило мне лицо.
Пусть до рассвета далеко,
пусть свет ночной – лишь отраженье
дневного… Но
               светокруженье
то серебро и навлекло!
На анемичный первоцвет,
на неуклюжую улыбку…
Земли покачивая зыбку,
ночь напевает свой секрет:
что в час для смерти и для сна,
что в миг, далёкий от рассвета
(где даже тайна вне секрета!) –
готова быть,
пришла весна.

Здесь ни надежды, ни свечи.
Но что-то есть?..
Но что-то значит,
что ход весны отсюда начат!?..
Ночь проболталась – ты молчи.
Свет подыграет до зари
то полнолунью, то затменью…
Весны расплещется знаменьем –
тем более
не говори!

ЗОЛОТАЯ РЫБКА
Как рыбка в воде, в цепком взгляде,
в твоём восхищенье плыву!
Как хлеб – заглотну
               похвалу…
И лесть, и дыхание сзади,
что греет на шее мне кожу…
И трепетность ищущих рук,
стеснённо замкнувшихся в круг
на талии…
Право, негоже
меня упускать – я-то знаю.
Поймал, так держи-удержи! –
Я стою, поверь, не гроши.
Прорехи пугливой души
сияньем своей залатаю:
я – рыбка твоя
               золотая!

* * *
     Буду делать хорошо,
     И не буду – плохо.
          В. Маяковский
От крика нервного до вздоха –
Недолго ехать по шоссе.
Я научился делать плохо,
Я научился жить как все:

Припоминать друзьям обиды,
Считать соседа подлецом,
Молчать с надменностью Фемиды,
Смеяться истине в лицо.

По вечерам точа балясы,
Клеймя огнём кого-нибудь,
Я стал врагов делить на классы
И перед сильным – шею гнуть.

Так жизнь плетётся: крестик, нолик –
В моём архиве вместо лиц…
Подай бутылку, братец Кролик!
За Ваше счастье, братец Лис!

…а ночью вновь придется плакать,
Хватая блики с потолка.
Душа – как старая собака,
Что телу предана пока…

* * *
Моя душа бедна и заскорузла –
Всё меньше поклоняется мечтам.
Надежда не сбежала, но обрюзгла –
Дешёвый кофе пьёт по вечерам.

Я тоже пью. Хотя не только кофе.
На ужин – спирт. К рассвету – аш-два-о.
Давно распяли Бога на голгофе.
А больше не случилось ничего.

Зубчатый круг стального циферблата,
Как диск пилы, эпоху разрезал.
Была любовь из помыслов изъята.
Разбилось в кухне несколько зеркал.

Мечту уже давно я не ревную –
Она других затягивает ввысь…
Но даже в эту осень обложную
С надеждой мы ещё «не развелись».

* * *
К доброте не стал я ближе –
Жизнь раздарена стихам.
Еду в прошлое на лыжах
По накатанным грехам.

Чем опаснее дорога,
Тем задумчивей привал.
Глядя в ночь, прошу я Бога,
Чтобы он существовал.

Дым, покинув сигарету,
Оседает в тишине.
Память к новому рассвету
Забывает обо мне.

* * *
Тут ни при чём Сократ и Эпикур.
Моя душа – закрытая аптека,
Где на двери табличка «Перекур»
Смеётся над здоровьем человека.

Здесь тишина согрета фонарём,
А истина опять сидит в декрете,
Пока её взрослеющие дети
Играют за калиткой с топором.

О слово спотыкается язык –
Слова бегут из месива событий.
Я понял, что безвыходно привык
Смотреть на постояльцев общежитий, –

Они похожи чем-то на меня,
Поэтому я их не понимаю.
Наверно, так же статуя немая
Глядит на искры вечного огня.

Я верю в жизнь и, кажется, в добро,
Но есть всему оплаченная мера –
И по ночам берётся за перо
Моя некруглосуточная вера.