КОНЬ МЕДНЫЙ
Вздымает снеги вихрь мятежный,
С Невы к Исаакию гоня.
И словно в пене,
            в клочьях снежных
Поводья медного коня;

И чудится: еще усилье -
И лопнет вросшая узда.
И разорвутся сухожилья
Эпох,
            и ярый конь тогда,

Сквозь вьюгу северной столицы,
Рванется в дали,
            весь дрожа,
И Всадник царственной десницей
Его не сможет удержать,

И, одержим земной свободой,
Помчит в разрыве временном.
И прянут в ужасе народы
Перед российским скакуном.

И только старец,
            Христа ради,
Своею кроткою рукой
Коня мятежного осадит.
И заживится вековой

Разрыв.
            И конь медноплеменный,
Деяньем старческой мольбы,
Вернется к Всаднику смиренно…
И снова станет на дыбы.

* * *

Хоть ран моих срослись края
И нет рубцов на коже. -
Вся в синяках душа моя,
Синей небес погожих.

Знать и прадедовы глаза
Синели с той же силой,
Когда вздымал под небеса
Он ворога на вилах.

И не от тех ли встречных лиц,
В блокадной мгле синевших,
Из отчих теплился зениц
Заветный свет нездешний?

И полыхает синевой
Сыновний взор бесстрашный…
Небесный огнь Руси Святой -
В очах и душах наших.

НА БРАНЬ ПОСЛЕДНЮЮ…
            Преосвященнейшему Константину
            епископу Тихвинскому
Золотилось небо спелой рожью,
А в полях синели васильки.
Шел монах сумняшеся ничтоже
Вековой тропой и кулики
Щебетали в долах васильковых
Под ржаною вязью облаков.
И лучилась к полю Куликову
Тропка летописною строкой.

Шел чернец строкой незавершенной,
Посох предержа в руце своей,
Мимо новорусских вавилонов,
Мимо стойких дедовых церквей.

А издалека, сквозь птичье пенье,
Сквозь халдейский ропот городов,
Доносился грозный гул сраженья:
Гром гранат, глухой, как стук щитов,
Посвист пуль, звучащий, словно эхо
Впившихся в простор ордынских стрел,
Лязг пропятых танковых доспехов,
Трубный гуд страстных монастырей.

Шел монах без устали и страха
На армагеддонское жнивье…
И служило посохом монаху
Пересвета древнее копье.

* * *
            "…безродный лепет
            князь великий Дмитрий
            не разобрал бы в той жестокой сече…"
                        Ю.Шестаков "Засадный полк"

Взбранила поле речевое
Иноязычных рыков рать.
И силы нет стихи слагать…
Лишь слово древнее, живое -
Потомкам русичей под стать.

Его реченье вечевое
Созвучно рокоту реки.
А за чертой береговою -
Как прежде - вражии полки.

И говор чуждый то и дело
Сечет,
            течет издалека,
И помутнела, побледнела
Река родного языка.

Но вновь,
            сплоченные молитвой,
Как древнерусские войска,
Стремятся буквы вдаль листка…
И полнокровная строка -
Сродни Непрядве после битвы.

ПАМЯТЬ. ОКТЯБРЬ 1993
Я помню -
как молитвой и страданьем
Сам вихрь эпох насыщен был
в те дни,
Как жгуче прорицалось мне
в сени
Церковных древ,
что крон их увяданье -
Цветенью гефсиманскому
сродни.

Я помню -
жар кровавого прибоя
На временной мутнеющей реке;
И доллары в иудиной руке;
Тот бледный дом,
и площадь - поле боя -
В терновом заградительном венке.

Я помню
все -
от мук новозаветных
И до мытарства русских деревень -
Их крест несет
мой каждый
древний
ген.
И может, вас,
предавших Бога Света,
Лишь этот
путь наследственный наш
крестный
От вечной тьмы
искупит
в судный день.

НА ЗАКАТЕ
Кружится вран над старой бороздою,
Где солнца щит ржавеет в ковыле.
И небеса - красны, как поле боя,
Как поле битв, истекших на земле.

И на кресте заросшем и былинках,
На каждой пяди вечности - окрест -
Горят, горят дождинки, как кровинки,
Как кровь солдат, излитая с небес.

НА БРАНЬ ДУХОВНУЮ
            Светлой памяти Константина Иванова
            -1-
…И черный лес дымится, как зола,
И пламенеют выпуклые воды,
И православных храмов купола,
Как языки огня - до небосвода!

Подъяв над долом зарные крила,
Исполненные кротости и силы,
Как грозный Ангел Божий - Стратилат,
Взбраняет мир всходящее светило.

Грозна и свята утренняя Русь!
Не оттого ль в глазах ее народа
Такая удаль страшная и грусть,
Студеный огнь и пламенные воды ?

И трепетное таянье свечи,
И царственное щедрое даянье…
Калил и души наши, и мечи
Рассветный смертный пламень покаянья.

            - 2 -
Пророчит битву огненный восход,
И звон стоит тревожный и высокий.
В молчанье гневном сходится народ,
И в помощь русским воинам грядет
Из лаврских белокаменных ворот -
В покровах черных ангельская сотня.

Пора, сыны! Довольно нам терпеть
В своей державной Отчине изгнанье;
Чадолюбивых старцев упованьем
Ее еще не рухнувшую твердь,
Отцову землю - неба назиранье -
Как дети блудные сдадим мы на попранье?
Течет зари расплавленная медь
В изменчивые формы мирозданья,
Но ей навечно золотом гореть
В глазах немногих - избранных в ристанье
За Русь Святую ныне умереть.

Зовет Царь-колокол: восстань, священный род!
Дымится жерло грозное Царь-пушки,
И, словно раскаленное ядро,
Нависло солнце низко за церквушкой.

На брань духовную воздвигнемся, как встарь;
Сияют латы, звезды и погоны;
И витязи, и вои - млад и стар,-
Грядут несокрушимо в громе конном…
Державной Богородицы иконой
Благословил Россию Вышний Царь!

РУССКИЙ ВОИН
Он брел по жизненным просторам -
Как суждено: то - вверх, то - вниз…
И родовым глубинным взором
Вбирал намоленную высь.

Он умирал от крестной раны
В земле, в траншее полевой,
Но вновь из пашни фронтовой,-
С библейской силой зерновой -
Как на стерне, взрастал живой
Знать, в небе прадеды-крестьяне
Молились с ангельским стараньем
О дольней ниве родовой.

Знать, Горней Родиной хранима,
Русь - под заоблачным крестом -
Стоит, как древний храм незримый,
На всхожем поле боевом.

* * *
Цвели целительные травы
Под взором солнечным небес.
И, как Мамврийская дубрава,
Дышал иссопом русский лес.

В душистой дымке золотистой
Ягненок пасся на лугу,
И женщина несла тернистый,
Смолистый хворост к очагу,

Где, до поры, тая дыханье,
Заветно тлел огонь костра,
И старец, будто в ожиданье,
Стоял у ветхого шатра…

И голубь реял крестоносно,
И шло служенье муравья…
Все было значимо и просто,
Как в вечной книге Бытия.

ЛЮБОВЬ
Выйди ночью за порог
Со свечой в руке -
И увидишь огонек
В дальнем-далеке.

Это я, храня свечу
От семи ветров,
Твоему огню шепчу:
"Выведи под кров".

* * *
На церковных окнах - ризный снег Сочельника,
Дымом и хвоею тянет из-под рам, -
Будто бы на облаке возлетает с ельником.
С белою оградою православный храм.

Раздышу молитвою изморозь оконную -
От простора белого - аж в глазах черно…
А в дали над речкою, над долиной звонною,
Как звезда Господняя теплится окно…

Елочки завьюжены и сторожки заперты,
Тропка запорошена - никого на ней,
Только легким-легкие светятся у паперти
Два следа от Ангельских маленьких ступней.

Но запели певчие, сотворив знамения,
И запели сиверком зимние поля,-
Будто бы со знаменным и с метельным пением
Устремилась к Вышнему русская земля.

БЕРЕЗЫ
Отъярились осенние грозы
И забрезжались в ясной дали,
Столь привычные взору, березы –
Златокрылые светы земли.

Замахали призывно ветвями,
Листвяным опереньем искрясь,
Прикровенно являя пред нами
Немирскую свою ипостась.

И, быть может, во дни увяданья,
Их нетленного вида страшась,
Просветлеет, стяжав покаянье,
Многогрешная чья-то душа.

* * *
Поветшала скитская дубрава,
Понищал одеждами народ.
Лишь церквей намоленные главы
Золотят осенний небосвод.

Снова, Русь, в убогом одеянье
На заветный свет их
                        ты спешишь.
Века и природы увяданье –
Время для спасения души.

* * *
Снова бреду по весеннему саду,
Глядя на стылые хляби пруда:
И прилипает к пытливому взгляду
Сочное тесто размякшего льда.

Вот прилетел ко гнездовью родному,
С вербною крошкою в клюве, кулик.
И возвращаюсь я мысленно к дому,
К маме, творящей пасхальный кулич.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Когда ты привычно бредешь от Невы
По линии Первой, взирая на крыши,
То видится – Ангел с церковной главы
Летит над Васильевским выше и выше.

Взмывает в блистанный надневский простор…
Но вдруг исчезает за башенкой старой –
Быть может в кромешный спускается двор,
"Во образе тайном" идет по бульвару.

И, если, когда-нибудь встретишься с ним
На жизненной линии, сродной с окрестной –
Поверишь, что город всечасно храним
Грядущим сквозь век Петербуржцем небесным.

* * *
Иссяк закат. И ночь черна, как пашня.
Пишу, пишу… пашу лист белый я,
Чтоб трением пера о грунт бумажный
Возжечь хотя бы искру Бытия.

Чтоб в книге дней, объятой позолотой
Небесных нив, легко бы вы прочли
Хотя б щепотку строчек, где от пота
И слез моих - искриться соль земли.

ЛЕРМОНТОВ
Бородино листа,
Свеча горит,
            а выше, -
Три сомкнутых перста, -
Так крестятся
            и пишут.

ЗОРКАЯ СВЕЧА
Пронзают сумрак зоркие лучи,
Светло глядящей в зеркало, свечи.

И, слившись с отражением ее,
Мой долгий взор лучится в Бытие,

Где ныне я… Мой род запечатлен
В необозримом зеркале времен.

И я, как в вещем полузабытьи,
Глазами внуков зрю в глаза свои,

Из глубины которых на меня
Взирают предки – горняя родня.

ПАМЯТНИК ПУШКИНУ.
Октябрь 1993
Он стоит
          один
            среди
Шумных древ,
            как в поле бранном,
И краснеет
            свежей раной
Лист кленовый
            на груди.

* * *
В долгом омуте метели
Тонет черная река.
К часу пушкинской дуэли
Нет ни брода, ни мостка…

Только белая пучина
Стонет, словно человек.
Только ягоды рябины
Тихо капают на снег.

Только, вдруг, заколыхавшись,
Щелкнет ветка у виска,
Будто выстрел, прозвучавший
Сквозь метельные века.

ПРЕД МОГИЛОЙ ПУШКИНА
Просветлел небосвод на востоке,
Истончилась луна над жнивьем.
У горы, пред могилой высокой
Постою – между ночью и днем.

В этот час сокровенный, эфирный,
Схожий с тонкой реальностью сна,
В чутком сердце – по-ангельски мирно
Совмещаются времена.

И тогда, сердцу слышится – где-то
В горной рощице стук посошка
И смиренная поступь поэта,
И ее вольный отзвук в веках.

И парят над стернею осенней,
И зовут в ночедневной тиши
Светлокрылые строфы – к спасенью,
А не к грешной свободе души.

Избранное