Прошло всего лишь 10 лет после окончания Великой Отечественной войны. Мы – пацаны с улицы Советской любили смотреть фильмы о войне, особенно о прошедшей войне, а участники той войны жили и в нашем селе на западе Тувы. В основном это были русские, но и наши земляки-добровольцы жили в селе. Война вошла в наше сознание через кинофильмы о Брестской крепости, о Сталинградской битве из «Звезды», которые показывали в нашем бревенчатом клубе по воскресеньям. Ребятня соседних домов учились кто в третьем, а кто в четвертом классах. Потому, мы за годы учебы в школе стали уже понимать на русском о чем идет речь. А после кино играли мы в «войну». Но особенно любили играть в разведчиков, на это было у нас полное основание.

Наше детское восприятие проникало в мир взрослых только через кино. А кинофильм «Звезда» о разведчиках в наших мальчишеских умах поглубже раскрыл невидимую сторону войны. Разведчики – это вам не летчики на небе или танкисты за броней и не артиллеристы, которые бьют врага с дальнего расстояния. Это бесстрашные солдаты в логове врага – фашистов. Это воины, по-нашему говоря, с бесстрашными сердцами. К такому заключению пришли мы, отправляясь гурьбой к месту купания и обсуждая только что просмотренный фильм. Это во-первых, а во-вторых, недавно, на 9 мая на пионерском сборе в школе встречались с участником войны -- с настоящим живым разведчиком. Ребятня с улицы Советской знала его в лицо, но кто мог подумать, что он настоящий герой войны. Он ведь почти ежедневно проходил мимо нашего дома на работу или шел с работы. Только на этой встрече мы узнали про его воинское звание, имя и фамилию – гвардии старший сержант Дмитрий Комарицын.

Фронтовик Дмитрий Комарицын рассказывал нам – пионерам с хрипотцей в голосе, как в войну был разведчиком, много раз доставал из-за линии фронта «языков» -- пленных немцев. Почему-то он немцев прозывал «немец», называя их в единственном числе. Наш знакомый Комарицын не так-то подробно распространялся о той войне. Был он немногословен. Все говорил, что у нас счастливое детство, что мы не будем знать войн, что наша святая обязанность -- хорошо учиться и слушаться родителей. В конце пионерского сбора мы приняли его в Почетные пионеры, завязав на его шее красный галстук.

А назавтра пацаны с нашей улицы вели разговоры только про Комарицына, даже поспорили чуть ли не до драки о том, как он один брал немцев в плен. Немцы ведь высокие, сильные, как показывают в кино, да к тому же хорошо обученные воевать. Самый веский довод высказал Эрес – Бычья Голова, тогда все мы имели прозвища. А меня пацаны наградили прозвищем Рыбак Плохой Мальчик -- это персонаж одной из наших сказок. Как-то на рыбалке за раз я вытащил на крючок без червей двух пескарей, после чегоприлепилось мне такое прозвище. Так вот, Бычья Голова предположил, что раз наш Комарицын был приземистым, как пень, значит, он умело применял прием тувинской национальной борьбы. С помощью такого приема любой немец, как беспомощный малыш, тут же будет припечатан к земле. На что Борбак – Белый Шаман возразил, что тувинскую борьбу знаем только мы – тувинцы, а Комарицын, ведь, русский. Бычья Голова не сдался: «Разведчики все знают, понял, Шаман!» Услышав свое прозвище, Борбак побелел в лице, сжал свои маленькие кулачки. В это время к нам подошел наш уличный предводитель -- Капитан, так мы его за глаза прозывали, парень старше нас на 3-4 года и, потому знающий очень много по сравнению с нами. Он, поняв суть нашего спора, подражая взрослым произнес буддийскую молитву: «ом мани беме хум!» Капитан просветил нас в том, что орденами Славы награждают только солдат и сержантов, и полный кавалер орденов Славы приравнивается к званию Героя Советского Союза. Наш Комарицын единственный полный кавалер орденов Славы во всей Туве. А Героев-то у нас намного больше. Также Капитан научил нас воспринимать и присваивать все лучшее себе – это «наш», а все плохое отталкивать -- «не наш». Вот почему мы теперь выражаемся «наш Комарицын», во-первых, он каждый день шагает по нашей Советской улице, во-вторых, он живет в нашем селе – Суг-Аксы и в нашем районе – Сут-Холь.

Село у нас состояло из трех с половиной улиц. Улица Октябрьская по длине равнялась половине одной из трех улиц, потому ее мы считали пол-улицей. Наш дом стоял на углу Советской, и шел там проулок на Дружбу. Так вот, самый знакомый нам участник войны жил на Дружбе и шел на работу по этому проулку, проходя перед нашими окнами, потому Дмитрия Комарицына мы видели почти каждый день. А кем он работал, мы не интересовались. Тогда все работали кем-то. Если бы нам сказали, что какой-то взрослый человек не работает, то это означало бы, что какой-то наш сверстник не учится в школе. Это было бы уму непостижимо: взрослый – не работает, а подросток – не учится. Взрослые, наши родители говорили, что все русские солдаты-фронтовики в селе приехали из-за Саян. Оказывается, до осени 1944 года наша маленькая страна Тува была независимым государством, как и Монголия. И вот за год до окончания войны, точнее, когда оставалось всего лишь полгода до Победы, мы присоединились к Советскому Союзу. А после войны русских воинов-фронтовиков отправили к нам, чтобы помогали братскому народу в строительстве новой, оседлой жизни, так рассказывала мать.

Переселившиеся после войны русские были людьми рослыми, крупными и рыжими. А наш Комарицын был небольшого роста, почти как тувинец, но широк грудью. Лицо было рябое. Движения его были медленные и говор без спешки. Мы были такие любопытные и бесцеремонные, что когда он встречал знакомых своих и вел разговор, с раскрытыми ртами стояли возле них, разглядывая его в упор.

Как-то утром на первомайский праздник или на 9 мая – день Победы услышали мы мелодичные звуки гармошки, разносящиеся из проулка. Лично я тогда не знал других музыкальных инструментов, кроме трехструнной балалайки. Она у нас была, правда, с порванными струнами, потому на ней никто не играл. И мои сверстники в музыкальных инструментах разбирались не лучше меня. Потому звуки гармошки, которые мы слышали на концертах в школе, были для нас верхом совершенства музыкального искусства на всем белом свете. Из-за угла, со стороны улицы Дружбы показывается Комарицын с женщинами под ручку. Двурядная обтянутая ремнями и с красными мехами гармошка висела у него на плечах, так что руки его с цепкими пальцами были свободны. И тут эти пальцы, которые, может быть, душили фашистов, стали ловко перебегать по двурядным белым клавишам. Он тянул меха так азартно, что, казалось, гармошка вот-вот порвется посередине. Они пели.

Комарицын был одет во все светлое, что у него было, но поношенное: темно-синий китель, брюки-галифе, хромовые сапоги, по всей видимости, пахнувшие порохом войны. На левой груди его сверкали три ордена Славы с разноцветными пятиконечными крупными звездами. На правой стороне груди сверкал орден Красной Звезды. Благодаря всезнающему нашему Капитану, мы неплохо разбирались как в воинских погонах, так в орденах и медалях. Неизвестно, где он достал, у него была цветная иллюстрированная книга о Красной Армии. Вот оттуда-то он и просвещал нас.

Две женщины в белых с завязанными на подбородках платках гордо шли по его бокам: первая -- его жена, она работала продавцом в магазине, а другая, по всей видимости, была ее сестра. Все трое пели. Комарицын запевал, а женщины подхватывали песню. И шли они около наших окон, заводя какую-нибудь протяжную песню. За нашим домом село заканчивалось, дальше шло поле, так называемый аэродром, где садились одно-двухкрылые пассажирские самолеты. Так вот, их протяжная песня улетала далеко за аэродром, как нам тогда казалось. Мы стояли завороженные и смотрели, как взрослые. совсем трезвые русские: Комарицын хриплым голосом, а женщины тонкими голосами пели, возможно, о белых березах, о широких зеленых просторах на оставшейся где-то их родине. Это чувствовалось по мелодии. Сколько раз это трио проходило по нашей улице с песнями, но никогда они не пели о войне. Мы знали, что в военных песнях не такие мелодии. Обычно в них есть грозные нотки, такие, как: «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой…», либо задушевные: «Темная ночь, только пули свистят по степи…», или веселенькие: «Не страшна нам бомбежка любая, помирать нам рановато…». Или вот еще: «Ой, туманы мои, растуманы, ой, родные поля и луга…» Ну как не знать эти песни! Наш одноногий русский киномеханик, тоже фронтовик, перед кино всегда крутил вот эти фронтовые песни. Мы их даже не заучивали, они сами засели в нашей просторной памяти.

Так вот, мелодии песен Комарицына были протяжными, таких мы не слышали в свой мальчишеский век. Я прикинул, что военные песни надоели ему за годы войны. Да к тому же, прямо с утра из Москвы по радио передают самую популярную песню тех лет: «Мы сильны! Берегись поджигатель войны, не забудь, чем кончаются войны! С нами люди простые из каждой страны, мы в грядущее смотрим спокойно… мир победит войну!»

Комарицын, распевая свои протяжные песни в светлые майские праздники, не раз проходил по улице Советской. Как-то я подумал: если человек, который воевал, безо всякого стеснения свободно поет на людях, значит, он поет от счастья. А что такое счастье? Это удвоенная, даже утроенная радость. Если я со своим корявым почерком на уроках чистописания получу пятерку – это счастье, четверка же тянет только на радость. А счастье Комарицына в том, что он остался живой в такой страшной войне, о которой мы хорошо знали по кинофильмам. Он ведь говорил, что был ранен трижды. Но мы не видим его ран. Руки, ноги у него целы и голова на плечах, как не радоваться-то. Потому он и поет! Ко мне тогда пришло такое мальчишеское озарение: никогда люди не будут так радоваться, как оставшиеся в живых фронтовики. Ни через десять, ни через пятьдесят, ни через сто лет. На войне ведь на тебя летят сотни, тысячи пуль – и они не задели тебя или зацепили чуточку. Я представил себя вместо них – как не радоваться-то: петь и плясать надо. Да еще я понял, что такой страшной войны уже не будет. Вот с чего я это взял. Поют же: мир победит войну! Это раз, а во-вторых: в наших магазинах продавали спички, на коробке которой был нарисован голубь с веткой в клюве со словами «Мир победит войну». Я понял, что эти слова касаются и Дмитрия Комарицына. Он ведь добыл нам мир, как объясняла наша учительница. Я задумался, а почему тихий мир победит страшную войну? И нашел ответ, вот каким образом. К примеру, на той стороне улицы Советской готовятся к войне: делают оружия, патроны, сабли точат, а на этой стороне улицы люди хлеб растят, дома строят, машины, трактора делают. В итоге что получается: те, кто занят изготовлением оружия, оставшись без еды, без одежды, без дома проголодаются, обнищают и придут с поднятыми руками -- «хенде хох!» к тому, кто занят мирным трудом. Вот так-то! нашел неожиданный ответ мой мальчишеский ум.

После своих песен Комарицын, как фронтовик, стал лично для меня ближе, чем все остальные фронтовики. А их было очень много: директор нашей школы Иван Шоев, завуч Иван Тимофеев, учитель русского языка Александр Бершов, секретарь райкома Федор Кленов, заведующая сберкассой Капитолина Королева, шофера, трактористы, киномеханик. Да еще тувинских фронтовиков-добровольцев более десяти человек. Среди них комиссар тувинского добровольческого эскадрона Монгуш Байыскылан, командир взвода Монгуш Доржу – отец моего одноклассника и другие. Но тувинских добровольцев почему-то в школу на встречи с пионерами не приглашали. Во всяком случае, я такого не припоминаю. А вот старший брат моего отца Ховалыг Оюу тоже был фронтовиком- добровольцем. Но жил он в другом районе и никогда не говорил о войне. В нашем селе, можно сказать, каждый третий русский в возрасте старше 30 лет был фронтовиком. Они были обыкновенными людьми, как и другие. На них с почтением смотрели мы – школьники. Только школа и приглашала их. И взрослые, наши родители мало говорили между собой о них. Никто не восхищался их подвигами, про них говорили просто: «Он -- фронтовик», как будто тот был плотником или конюхом.

Как-то около хозяйственного магазина, где взрослым свободно продавали дробовые ружья, мелкокалиберную винтовку, как ложку или оцинкованный тазик, разговаривают трое тувинцев-мужиков. Слух у меня был отличный. Один в кепке спрашивает другого с папироской «Беломорканал» в зубах:

-- … ну, какие у тебя были награды? А тот, я понял, из их разговора, был одним из тувинских добровольцев, ответил как-то с неохотой.

-- Да вот, ребятишки играли с моими боевыми наградами и растеряли их. Были у меня медали за Венгрию, за Чехословакию и еще какие-то. Он поморщил свой плоский нос и без тени сожаления махнул рукой.

Услышав такой ответ фронтовика, я был в глубине души обижен на него. Как же так? Он кровь свою проливал в чужих странах за жизнь других народов, а его заслуги оказались такими никчемными. Может быть, среди его наград был и орден Славы третьей степени, как у нашего учителя Бершова? Ребятишки играли с боевыми наградами… Почему он, как Комарицын, не сберег свои воинские награды? А я вот даже свой пионерский значок берегу, как зеницу ока. «Ан нет, -- воспротивился я своим мыслям. – Почти все мужчины тех лет воевали. Это равно тому, что мы все учимся в школе, и никто ведь не хвастается, что он учится. Точно также, если многие мужчины воевали, тогда перед кем выставляться-то?»

По прошествии многих лет я удивляюсь тому, что в то время, в середине 50-х годов прошлого века на тувинских добровольцев мало кто обращал внимания, не ценили их. А к советским фронтовикам отношение было более или менее. Наши отцы и деды -- простые араты-скотоводы были охвачены пожаром Второй мировой войны вот каким образом. Об этом я узнал уже в старших классах.

Тува наша с 1921 года была независимым, самостоятельным государством-- Тувинской Народной Республикой, которая имела свою армию – кавалерийский полк. При поддержке Советского Союза наша маленькая скотоводческая страна быстро развивалась. Страшная весть о нападении фашистской Германии на СССР дошла до Тувы в полдень 22 июня 1941 года. А вечером того же дня Правительство Тувы созвало Великий Хурал, на котором приняли Декларацию об оказании всемерной помощи Советскому Союзу для разгрома фашистской Германии и официально объявило ей войну. Сказано – сделано. Тува с населением менее 100 тысяч человек безвозмездно оказала материальную помощь Советскому Союзу в общей сумме 11 годовых бюжетов Тувинской Народной Республики, более 700 тысяч скота и много другого. Также она безвозмездно отдала весь золотой запас на дело Великой Победы.

А в 1943 году правительство нашей независимой Тувы за подписью Сталина отправила своих первых добровольцев на советский фронт. Тувинский кавалерийский эскадрон в составе 206 бойцов вначале прошел обучение под руководством генерала- кавалериста Ока Городовикова, калмыка по нации, в резервном 362-ом стрелковом полку в Муроме, а потом в г.Коврове во втором резервном полку. Когда на фронтах воевали миллионы солдат с нашей и с вражеской стороны, какая помощь от 206 бойцов? Есть у нас поговорка, что «и капля морю в помощь», это, как русская «и один в поле воин». Здесь дело не в количестве. В те годы моральный дух нашего немногочисленного народа не позволял быть сторонним наблюдателем, когда черные силы надвинулись поработить старшего брата – СССР. С первых дней войны на западе сотни заявлений поступало в адрес Центрального Комитета Тувинской народно- революционной партии об отправке их на советский фронт добровольцами. Взаимопомощь с испокон веков было в менталитете тувинца. Скотоводы, живущие веками порознь в горах, в степях, всегда помогали в любом большом деле родственникам, соседям, незнакомым. Да к тому же, тувинцы не просто скотоводы, они – охотники с испокон веков. Не зря на охоте бьют белку только в глаз. Кочевая жизнь в трудных климатических условиях выработала у них такие качества, необходимые в войне, как: выносливость, ловкость и лихую смелость.

Тувинский добровольческий кавалерийский эскадрон под командованием капитана Тулуша Кечил-оола вошел в состав 31-го Кубано-Черноморского кавполка 8-ой гвардейской дивизии. Первое боевое крещение они получили на Ровенской земле Украины. Освобождали вместе с советскими войсками села и города Украины: Ровно, Дубно. Наши добровольцы сражались, погибали, но шли вперед. Когда советские войска дошли до границы Советского Союза, Сталин дал команду: добровольцев-тувинцев малочисленного народа вернуть с фронтов и отправить домой. Это было лето 1944 года. Раненые же, лечащиеся в госпиталях фронтовики-добровольцы воевали кто в Европе, кто на Дальнем Востоке до дня Победы. Кроме кавалеристов на советский фронт отправились и добровольцы-танкисты, всего 10 человек. Они вместе с советскими войсками сражались на полях битв Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии, Чехословакии в составе 52-ой армии 2-го Украинского фронта. Один из добровольцев, механик-водитель среднего танка Т-34 Чургуй-оол Хомушку за проявленную храбрость в боях удостоился звания Героя Советского Союза. Через полстолетие такого же высокого звания присвоили посмертно командиру добровольческого эскадрона Тулушу Кечил-оолу.А в октябре того же, 1944 года Тува добровольно вошла в состав Советского Союза. Вот эти, оставшиеся в живых добровольцы и жили в нашем селе.

Среди войск тувинского полка тогда распространилась такая байка. Когда фронтовики вернулись в свою часть, дислоцированную в Кызыле, спросили сослуживца -- добровольца: «Ну как, трудно было на войне-то?» А тот говорит: «Не-а, климат там теплый, на фронте в окопы кашу приносят, «стограммовку» дают, да еще на отдых отводят день-два. Трудно было у нас, в наших походах». Действительно, воины Тувинской народно-революционной армии на родине проходили очень трудную, сложную боевую подготовку, в 40-50 градусные морозы зимой бывали в длительных походах по горам, тайге, как в центральной, так и в восточной Туве. В тувинской армии главенствовала суворовская военная мысль: тяжело в учении, легко в бою. И еще, среди фронтовиков ходил такой почти анекдотический казус, что Тува в 1941 году объявила войну Германии, как самостоятельное, независимое государство, а после вхождения ее в состав государства-победителя про это заявление забыла, не отозвала. Тогда, мол, выходит, Тува будет находиться в состоянии войны с Германией, пока будет жив хоть один доброволец – участник второй мировой войны. А последний тувинский доброволец – санитарка Вера Байлак всего лишь два года назад на девятом десятке жизни ушла в Мир иной. Сейчас, можно сказать, этот вопрос исчерпан до конца.

Через многие годы описываемых мною этих дней узнаю вот какую удивительную историю. Оказывается, были тувинцы-красноармейцы, которые бывали под бомбежкой в первые часы начала Великой Отечественной войны. А как так получилось? Германия – там в Европе, а Тува – в центре Азиатского материка.

В двухквартирный новый бревенчатый дом через дом от нашего тогда переехал секретарь райкома Семен Севен с семьей. Был он подтянут, жилист. Нос горбатый, как у греков, нарисованных в учебнике истории. У него свои взрослые, секретарские дела, а у нас свой мир. Дети в этой семье были уже взрослые, потому мы с ними не играли. Так он – секретарь Севен, так отзывались наши родители про него, прожил с нами в соседстве несколько лет и уехал в Кызыл. С тех пор прошло более 50 лет, он ушел в Мир иной. И только потом узнаю из печати штрихи из его жизни. Оказалось, что секретарь Севен был военным! Он еще при Тувинской Народной Республике, по договору между правительствами Тувы и Советского Союза сперва закончил Московское артиллерийское училище имени Красина, после чего его направили в Военную академию Красной Армии имени Фрунзе, находящуюся тоже в Москве с земляком Суваком. Они – как граждане иностранного государства были засекречены, им дали русские имена. И вот, их курс 1 июня 1941 года отправили в город Каунас Литовской ССР. В 3 часа утра 22 июня, когда весь курс спал, фашистские войска начали усиленную бомбардировку Каунаса, в шестидесяти километрах от государственной границы. По приказу командования Севен с Суваком и со всем курсом вместе с местным населением покинули город, двинулись на восток, через неделю они оказались в Москве целыми и невредимыми. А там по приказу Сталина академию отправили в Ташкент. В военное время срок обучения сократили в два раза и, Севен с Суваком, закончив академию в 1942 году, вернулись на родину, в Туву. Сперва его назначили комиссаром Тувинской революционной Армии, а потом командиром. Он был последним командиром тувинских войск. После вхождения Тувинской Народной Республики в состав Советского Союза его часть сначала присоединили к Западно-Сибирскому военному округу, а в 1945 году -- к Восточно-Сибирскому военному округу с центром в Иркутске. В то время произошел такой курьезный случай. Увидев военную подготовку тувинских солдат, офицеры и рядовой, старшинский состав соседнего полка с недоумением переспрашивали друг у друга: «Что они, циркачи все что ли?» Оказалось что тувинские воины, все без исключения крутили на турнике «солнце» взад и вперед. А в марте тувинскую военную часть распределили в военные части в Красноярске и Иркутске. Военные документы, печати и штампы тувинской военной части в целости и сохранности передали в штаб военного округа. В 1946 году полковник Семен Севен был демобилизован из кадровых войск в запас.

Так вот, первый свидетель и участник начала Великой войны жил у нас под боком столько лет, а взрослые тогда даже не обмолвились словом. Мы – пацаны были вездесущими и уши наши длинные, а вот про секретаря Севена – глухая стена. Те годы, видимо, были годами молчания о прошедшей войне. Я полагаю, что даже Комарицын, знавший всех фронтовиков села наперечет, не знал о его воинских путях, так был тогда засекречен наш секретарь Севен.

Как везде в районных центрах, в селе нашем Суг-Аксы был базар: прилавок с навесом, на котором русские торговали разными овощами и ягодами: свежими и солеными, разными вареньями, арбузами. Тувинцы, в то время, далекие от торговли, торговали на базаре лишь мясом говядины, иногда бараниной. Тогда в обороте были деньги 1947 года. Большие пятидесяти и сторублевые купюры. В шутку говорили, эти деньги что портянки: можно ими даже малышам ноги обмотать. Мы, безденежные пацаны всегда лазили около базара. Не то, чтобы что-то купить или что-то стащить. Наше любопытство всегда бушевало через край. Вид больших красных помидоров, длинных зеленых огурцов, разрезанных поперек красных арбузов, да и просто их аромат удовлетворял наше любопытство. Этого было нам достаточно. Мы могли потом перед своими сверстниками или матерями похвастаться, что видели на базаре. Так вот, в один из осенних дней я шнырял у базара. Смотрю, среди женщин что-то продает какой-то бородатый русский дядька. Появился милиционер-лейтенант, его сын был младше нас, и жили мы на одной улице. Этот милиционер прицепился к бородатому дядьке и давай высказывать ему свои какие-то претензии. То ли он старался отобрать у него товар, то ли он запрещал ему торговать. Бородатый выпрямился в полный рост и громким, четким голосом произнес: «Слушай лейтенант, я Берлин брал, понял!» Милиционер, услышав слово «Берлин», тут же смяк и его, как ветром сдуло.

Я смотрел на бородатого дядьку уже другими глазами. Так оказывается он не только фронтовик, но и Берлин брал, как наш Комарицын! Вот почему он такой смелый! С бородой он походил на старика, а ему тогда вряд ли было лет сорок. И подумал, что все, кто брал Берлин – они самые смелые и отчаянные солдаты прошедшей войны. Разве это не так? Сперва, ведь, надо живым дойти до Берлина, а потом еще выжить в боях на берлинских улицах. Таким можно не только гордо шагать по земле, но и подальше отправлять всяких там милиционеров, да хоть кого угодно.

Как-то после школы наш друг Саян – Кошачьи Глаза пригласил нас домой показать нам очень интересную вещь. Нас было трое или четверо. Кошачьи Глаза приносит из другой комнаты кинжал в ножнах, и мы все хором ахнули: «Кортик!?» На днях ведь смотрели в клубе одноименный интересный новый кинофильм и узнали, что есть на свете такое холодное оружие. А наш друг Саян со словами: «Это не кортик, а немецкий кинжал» вытащил его из ножен. Смотрю, кинжал обоюдоострый, ножны металлические. Лезвие стальное, с ребрами посередине, блестит. Кончик его очень острый. Мы потрогали на ощупь, он был остер, словно кончик иголки. И на ребре лезвия очень красивыми буквами, по всей видимости, буквами немецкого алфавита выбиты слова. Темно-коричневого цвета деревянная ручка кинжала с эфесом, как у сабли, и маленький немецкий орел на ней. Да, таким острым кинжалом человека можно запросто насквозь пронзить. Мы зацокали языками, покачали безволосыми головами, рассматривая настоящее орудие убийства. Идя домой, я все спрашивал себя: «А кто его привез в далекую Туву? Только не Комарицын, он чужое ведь не возьмет, -- сказал я себе. – Он даже в виде трофея победителя немецкий аккордеон не смог привести, как наш завуч Тимофеев. Все свою старую гармошку растягивает». Брат Саяна – Кошачьего Глаза был милиционером-офицером. Тогда стало понятно, что его брат по своей должности отобрал этот кинжал у кого-то из фронтовиков села.

С того времени прошло много лет, а кинжал крепко засел в моей памяти. И как-то вечером по какому-то телеканалу показали про атрибутику войск СС фашистской Германии. И вдруг появился кинжал, тот кинжал, который я держал в руках в детстве! Я узнал и ручку, и стальное лезвие с надписью на ней. Оказывается, на лезвии выграирован девиз войск СС «Meine Ehre heist Treue» -- «Моя честь именуется верностью», выполненный готическими литерами. Такие кинжалы вручали не всем эсэсовцам, их удостаивались совсем немногие. А куда делся тот трофейный кинжал, который мы держали в руках? Этот кинжал тувинец нигде не применит: ни скот заколоть, ни мяса им нарезать. Он был сделан для того лишь, чтобы убивать -- убивать таких, как мы, людей.

Да, в нашем пионерском возрасте фронтовик Дмитрий Комарицын ребятишкам о войне подробно ничего не рассказывал, понятно, чтобы не ранить детские души. Только через многие десятилетия я узнаю его краткий боевой путь.

В армию он был призван из Таштыпа соседней Хакасии. Был из рода казаков. Попал в отдельную разведывательную роту. Первое боевое крещение получил в Литве. Им ставили в задачу привести с той стороны немцев-языков. Иносказательное слово «язык» появилось у них – разведчиков. Понятно, чтобы добыть военные сведения, самый лучший способ – пленить врага и заставить его заговорить обо всем. Сперва по ночам ходили они через линию фронта, доставали «языков». А когда усилили ночную охрану, брали пленных средь белого дня, во время обеда. Благо, у немцев был закон, вроде: «война войной, а обед по расписанию». Они охотились на «языков», а за ними охотились немецкие снайпера. Немало парней из роты пали от их смертельных пуль. Разведчикам без выносливости, сноровки, наблюдательности -- никуда. Как-то Комарицыну пришлось на снегу лежать неподвижно двое суток, наблюдая за распорядком, действиями противника. Он хоть и имел всего три класса образования, в скором времени на достаточном уровне овладел немецким языком. Совсем не зная языка, трудно достать «языка». За отличное выполнение особой боевой задачи он впервые был награжден орденом «Красной Звезды». В одном из походов на вражескую территорию осколок мины задел его. Подлечившись в госпитале, снова по ночам пополз в окопы немцев. Тогда его наградили орденом Славы третьей степени. Его часть вошла в состав 52-ой гвардейской дивизии 8-ой армии, которая участвовала в Висла-Одерской операции. Там шли ожесточенные бои. Комарицын не раз приводил на переднюю линию фронта по два, а то и по три пленных. Единолично через линию фронта привел одиннадцать пленных. Его преимуществом было то, что он был небольшого роста – незаметный, юркий и хваткий. А смелостью сам бог его наградил. Он в этих боях получает орден Славы второй степени. И на Одере немцы второй раз его ранят. По-тувински говоря, он был живучим, как волк: и после короткого лечения -- снова в строю. Здесь он получает свой третий солдатский орден Славы первой степени. С апреля 1945 года начались тяжелые бои за логово врага – Берлин. Немецкие фашисты, как смертельно раненый, разъяренный зверь не щадили ни своих, ни чужих. Чтобы добыть разведданные, Комарицын со своими сослуживцами переодевалсято в гражданскую одежду, то вообще в женскую, и они растворялись среди жителей столицы Третьего Рейха. С каждым днем от фашистских пуль число разведчиков в роте таяло. Чувствовалось, вот-вот, на днях враг капитулируется. 2 мая уже над рейхстагом развевалось Красное знамя. В одной из перебежек по захламленной, побитой военной техникой улиц пуля немецкого снайпера, стрелявшего в Комарицына из окна третьего этажа, сразила его. Он оглянулся назад на своих и вскрикнул: «Ты что?» -- и обливаясь кровью упал на германскую землю. Это произошло 7 мая 1945 года в полдень. А в 02 часа 40 минут того же дня был уже подписан Акт о безоговорочной капитуляции Германии. Но об этом тогда никто в мире: ни из советских и ни союзных войск, кроме нескольких высших командных лиц Советского Союза, Англии, США и Германии, не знали. По этому Акту безоговорочная капитуляция вступала в силу лишь с 23.01 ч. 8 мая.

Простой труженик войны Дмитрий Комарицын с тяжелым ранением встретил долгожданную Победу. Он через два дня очнулся в санчасти, и слезы радости покатились из его глаз, как и у всех миллионов советских солдат, штурмовавших в эти дни Берлин. Не раз получавшие ранения, дошедшие до логова фашизма, солдаты поняли, что когда человек попадает в критическую ситуацию на войне, оказывается на грани жизни и смерти, то его ангел-хранитель сразу появляется подле него. Этот ангел предпринимает все мыслимые и немыслимые действия, чтобы душа того не покидала. Понятно, что немецкий снайпер целился в его убойное место: в голову, в грудь. Но ангел-хранитель Комарицына в какое-то мгновение успел оттолкнуть или притянуть его на себя, в итоге – он живой, уже который раз! Через полгода очень крепкий на фашистские пули и мины гвардии старший сержант Дмитрий Комарицын выписался из госпиталя. Ему дали инвалидность, демобилизовали, и он, айда домой!

Про Великую Отечественную войну, наконец-то, по-людски вспомнили только через 20 лет, в 1965 году. Весь Советский Союз всенародно праздновал 20-летие Победы в Великой войне. Многое, что скрывали от народа, наконец-то, раскрыли – наши фронтовики-добровольцы вышли из тени неизвестности и молчания. Тогда, возможно, миллиону солдат и офицеров Советской Армии вручали юбилейные медали. В тот год на 9 мая мы -- выпускники школы на сцене клуба перед жителями нашего села наизусть читали «Реквием» поэта Роберта Рождественского, во время которого у многих текли слезы по лицам. Там были такие строки: « Вечная слава героям! Вечная слава! Но зачем она им, эта слава мертвым? Для чего она им, эта слава павшим? Все живое спасшим, себя не спасшим…» Только среди зрителей в зале не было нашего кумира детства – Дмитрия Комарицына. В начале 60-х годов, при хрущевском укрупнении административных территорий, он уехал навсегда от нас в Кызыл.

Прошли годы, более 50 лет. Мы – пацаны тех далеких лет с забавными прозвищами, давно отслужили армию в молодости: кто в авиации, кто на атомной подводной лодке, а я в зенитно-ракетной части. Но каждый год 9 мая в моей памяти всплывают мелодии песен нашего земляка, гвардии старшего сержанта Дмитрия Комарицына. За свою долгую жизнь, сколько бы я ни встречал участников Великой войны, других войн, не было случая, чтобы они свободно и душевно пели на улице, как наш сут-хольский фронтовик. Да, в них отсутствовал тот высокий дух, та внутренняя неиссякаемая энергия, которые имелись у полного кавалера орденов Славы, участника штурма Берлина, похороненного со всеми воинскими почестями на кызылском кладбище, Дмитрия Комарицына. Так свободно распевать песни из глубины сердца по всему селу с самыми близкими ему людьми, может только тот, кто не раз бывал в объятиях самой смерти за правое дело и выжил благодаря своему жизнелюбию в этой Великой войне, где ее участниками стали даже мирные скотоводы далекой тогда тувинской земли.