04 января 2014 г.

СПИРИДОНОВНА

Школьники подарили Спиридоновне маленький вертепчик: это композиция такая из хвойных веток с лежащим в люльке младенцем Христом. И смотрит она на него с умилением, вспоминая свое давнее-давнее детство…

Была зима. И в санках трогательно дремали, покачиваясь как в люльке, её маленькие братик с сестричкой – трех и неполных двух годочков. И невдомёк им было, что тащит санки изнуренная… корова, которую ведут за собой люди невесть куда.

Не по своей воле бредут эти люди в мороз и ветер со скарбом, малыми ребятами и квелыми стариками. Это фашисты поганые гонят их, отступая под натиском наших войск с орловской земли. Деревнями тогда собирали они народ и тысячами мирных жителей прикрывались как живым щитом от советских бомбежек и обстрелов.

Екатерина Спиридоновна рассказывает не торопясь, ответственно, как на духу: не зря ведь, она считает, к ней приехали, ждут, что вспомнит она что-то важное, что-то совершенно неизвестное нынешним молодым, которые живут и, слава Богу, такого горя не знают. Но пусть хотя бы услышат и запомнят, как их бабушки-прабабушки бедовали…

Временами она перескакивает с одного сюжета на другой, а потом опять возвращается и выстраивает-таки свой рассказ по порядку. Только иногда замолкает, чтобы отдышаться…

– Да не волнуйтесь вы так, баба Катя, – уговаривают ее гости.

Ну а как же не волноваться, когда вся жизнь ее перед глазами так и встаёт…

Их, детей, шестеро было у мамы с папой. Село называлось Красное. Родители работали в колхозе. Трудно было, но тогда они не знали, какое горе у них впереди. А как узнали, то немало слез пролили и всё вспоминали, как хорошо было до войны…

Потом это назовут оккупацией. А тогда просто нагрянули фрицы и показали им свой хваленый немецкий порядок. Кате было уже девять лет, когда в их хате поселились фашисты и начали управляться. Хозяйке с детишками и старушкой-матерью оставили одну комнату. А сами рванули к сундукам и погребам.

Теплой одежды у них не было, вспоминает Спиридоновна, даже шапок к зиме не оказалось, одни пилотки. Вот они и потрошили сундуки в поисках теплой одежды. Варежки, носки, шапки – всё гребли подчистую. Даже бабьими вязаными шалями, платками не брезговали. Резали скот, птицу, подчищали съестные припасы из погребов и подвалов. А вот корову, странное дело, не тронули. Так с ней в один день и «попросили» семью из дома.

Перемогались в соседнем поселке, где их люди приютили. А к следующей зиме всех выгнали из домов и, деревня к деревне, под дулами автоматов поволокли за собой.

Как мама решилась корову впрячь в санки, Екатерина Спиридоновна и посейчас не поймет. Видимо, терять было нечего: без буренки детей не спасла бы. А немцам какая разница, лишь бы толпа была побольше. Наши самолеты, рассказывает баба Катя, полетают, покружат над скопищем народу – да и улетят: не своих же баб с ребятишками бомбить.

Хотя попытки отобрать корову у немцев были, да Господь отвёл. Так и двигались обозом рядом с немцами.

Одно время в огромном овраге обретались. Мама, как всегда, выложила из снега стеночки, а дети, как всегда, насобирали из-под снега сенца. На таких хлипких подстилках и спали. Но недолго: через час-два мама ребят будила и заставляла ходить, бегать, чтобы не замерзли. Потом опять дремали. Когда пускались в путь, сено скармливали корове. Так и пережили это адское путешествие.

Не поверите, говорит Спиридоновна, но в том овраге, где чей-то неосторожный шаг влево и шаг вправо сопровождался выстрелами сверху, одна женщина даже… родила! И ничего, дальше пошла с дитем на руках.

Вот какие силы недюжинные в наших русских бабах заложены. Сейчас даже подумать страшно, как могла мама Екатерины Спиридоновны не отчаяться, а хлопотать о шестерых ребятишках, не есть и не спать, лишь бы только детей сберечь. Причем они даже не знали, куда и зачем идут по морозу, сколько дней и недель им еще брести и какие планы у немцев на эти толпы народа, которые нужны им лишь до поры до времени. Но в один день людей просто бросили. И то слава Богу.

Разместились по избам ближайших деревень. И куда входили, там и оставались. Не было такого, чтобы хозяева не пустили, мол, некуда, всё, хватит. Набивались в избу и по двадцать, и по тридцать человек. Лежать было негде, вспоминает Спиридоновна, к стеночке прижимались и сидели ночами. А кто калачиком на полу – этим совсем повезло. И кипятка хватало на всех, и картошки. Такие люди были, замечает коротко бабушка…

К весне поближе угнанные с родных мест стали возвращаться домой. Вернулись в свою деревню и Катя с мамой, братьями и сестрами: в таких невероятных условиях мама всех сохранила. Вот только дома не было: фашисты уходя спалили деревню.

Остались печные закутки да погреба. Летом считай жили на улице, а зимой уходили под землю. Оборудовали там печку. Питались чем Бог послал. Ждали батю с войны. И он вернулся: беспомощный, как ребенок. Раненный в позвоночник, даже есть сам не мог. Его приходилось кормить с ложечки. В таком состоянии он был семье не помощник, более того, матери прибавилось хлопот. Но подрастали старшие девчонки – Катя и Аня, которые весной вдвоем 50 соток картошкой засаживали. Тем и спасались.

Помогли Советская власть, колхоз и собес, дали рабочих, лесу. И в течение трех лет они построились. Такое вот детство досталось бабушке Кате. Какие уж тут ёлки, подарки…

– Были! – глаза ее загораются. – Были у нас и елка, и подарки…

– ?

– Лес поблизости не рос, так мы выбирали репей (!) повыше – они же до трех метров вымахивают – и срезали его. Лопух и зимой мощный такой, крепкий. Ставили его в ведерушку, а украшали вырезанными из бумаги колечками, кружочками. Да чем только не украшали.

А подарки мама делала такие: откладывала мучки – и пекла настоящий духмяный хлеб. В будни-то она в тесто и травы, и тертой нечищеной картошки добавляла. А к Новому году, Рождеству хлеб был только из муки. Она разрезала его на кусочки – и каждому вручала подарок…

Сегодня у бабушки другие подарки: хвойная композиция с рождественским сюжетом, украшенная настоящими блестящими игрушками сосенка, пакеты с конфетами. Балуют ее дочь, внук, социальная служба, местная власть, а ей уже и конфет не хочется, и салют не в настроение.

Прожила она долгую трудовую жизнь, вырастила с мужем троих детей, отработала три десятка лет шлифовщицей на мебельной фабрике. На пенсии помогала дочери растить своего внука. А потом уехала в деревню и доживает в тишине и покое, в отремонтированном дочерью домике да со всеми удобствами. Болят ноги, руки, не до праздников, признается Спиридоновна.

И разве нынешние конфеты сравнишь с тем сладким маминым хлебом? Да и тот репей красотою ничуть не уступал никакой елке, считает бабушка Катя. И старается, рассказывает, как интересно жили.

Уж сколько летом работы в деревне было – а гармошка зальется на лугу, и усталость как рукой снимет. Быстрей, быстрей, платьишко стиранное на себя – и из дома.

А как босиком танцевать? Так девчонки придумали в сырую глину по щиколотку ноги опускать – и вроде как в обувке. Глина присохнет, а потом и осыплется. Но уже ночью, когда не видно. А сейчас у всех и обуться есть во что, и одеться, а клуб закрыт, гармошка на лугу не зазывает, молодежь разъехалась.

Ну, ничего, говорит она, зато в ночь под Новый год с деревенского пригорка салют в Ельце видно: до города-то недалеко. Соберутся они, у кого за калитку выйти силы найдутся, да и поглядят на праздник со стороны.

А может, кто и в деревне снопы искр в небо запустит: есть тут одна старушка, которая двенадцать ребят вырастила. Они по праздникам приезжают, и такие фейерверки иногда закатывают, что бабушки со страху крестятся. Уж лучше без грохота, издалека, с пригорка…

– Что же вы так быстро уезжаете? – удрученно спрашивает Спиридоновна. – Я же еще не всё вам рассказала.

– В следующий раз, бабушка, – отвечают гости. И она согласно кивает, а глаза грустные-грустные: и этого-то раза столько лет ждала…