Православная Церковь учит: «Поминовение в 9-й день совершается в честь девяти чинов ангельских, которые, как слуги Царя Небесного и предстатели к Нему ходатайствуют о помиловании преставившегося». Пишут, что девятины «должны быть "незваными" – то есть на них не нужно никого специально приглашать. Должны сами помнить об этом ответственном дне…» Дне, после которого начинаются мытарства новопреставленной души. И в наших силах облегчить их, тепло поминая усопшего, вознося к Господу наши сердечные молитвы.
…А я, грешная, всё плачу. Читаю и плачу. Чуть отвлекусь – «бытовка» заедает, куда ж от неё денешься? – и снова, всплеском: «Нет его, нет!» «Нерационально», говорят: ведь и возраст – немалый, и болезнь эта страшная, и потери его – невыносимые… Может, согласиться: «Отмучился!», не гневить Бога?.. И уж во всяком случае не грешить: «К ним хочу…»? Ведь слышу, слышу! – «…живи, покуль живется. Худо ли, хорошо – живи, на то тебе жить выпало. В горе, в зле будешь купаться, из сил выбьешься, к нам захочешь – нет, живи, шевелись, чтоб покрепче зацепить нас с белым светом, занозить в ём, что мы были…» А еще – любовно, оберегая, – о Главном: «"…много на себя не бери – замаешься, а возьми ты на себя самое напервое: чтоб совесть иметь и от совести не терпеть". Раньче совесть сильно различали. Ежли кто норовил без ее, сразу заметно, все друг у дружки на виду жили. Народ, он, конешно, тоже всяко-разный был. Другой и рад бы по совести, да где ее взять, ежли не уродилась вместе с им? За деньги не купишь. А кому дак ее через край привалит, тоже не радость от такого богачества. С его последнюю рубаху сымают, а он ее скинет, да ишо спасибо скажет, что раздели. … Раньше ее видать было: то ли есть она, то ли нету. Кто с ей – совестливый, кто без ee – бессовестный. Тепери холера разберет, все сошлось в одну кучу – что то, что другое. Поминают ее без пути на кашном слове, до того христовенькую истрепали, места живого не осталось. Навроде и владеть ей неспособно. O-хо-хо! Народу стало много боле, а совесть, поди-ка, та же – вот и истончили ее, уж не для себя, не для спросу, хватило б для показу. Али сильно большие дела творят, про маленькие забыли, а при больших-то делах совесть, однако что, жалезная, ничем ее не укусить. А наша совесть постарела, старуха стала, никто на нее не смотрит. Ой, господи! Че про совесть, ежли этакое творится!..»
Творится. Страшное, жуткое, неподвластное ни уму, ни сердцу – творится. И – кем?! – Безсовестными? О, по сегодняшним их делам – архислабое определение!.. Но не стоит сегодня – о них. Освобожденных, по их мнению, «от химеры, именуемой совестью». Следующих призыву: «Убейте вашу совесть – это самый большой враг всякого, кто хочет быстро добиться успеха в жизни» (Оноре де Мирабо). Ёрничающих: «Совесть не отвечает или временно не доступна». Для нас СОВЕСТЬ – СО-ВЕСТЬ: согласие с ВЕСТЬЮ, посылаемой СВЫШЕ; в меру сил и воли – соответствие. Для нас – неоспоримо: «Совесть есть светило внутреннее, закрытое, которое освещает единственно самого человека и речет ему гласом тихим без звука; трогая нежно душу, приводит ее в чувство, и следуя за человеком везде, не дает ему пощады ни в каком случае» (А.В. Суворов). Мы знаем: «Да, жалок тот, в ком совесть не чиста», «Совесть – когтистый зверь, скребущий сердце» (А.С. Пушкин). А «Мудрость – это ум, настоянный на совести» (Ф.А. Искандер) Увы, знаем мы и то, что «Совесть обычно мучает не тех, кто виноват» (Эрих Мария Ремарк)…
Живым, страдающим, глубоким и полным воплощением совести был Валентин Григорьевич Распутин. Совести народной, совести Славянской, Русской: «...это не воля наша – быть или не быть славянином. Это наша доля, врученный нам в рассветные времена человечества духовный надел». О, как же не болеть ей, когда каждой клеточкой чуешь: «…нас согревает не одно лишь солнце нашей жизни, но и солнце, светившее предкам, взрастившее неотрывные от нас отчины и дедины»?Когда ясно видишь, что заветы предков мы «…не соблюли и единства не сдержали. Единство превратилось в сброшенную шкуру далеких обетований, истертую и издырявленную о камни истории»? Когда «трудно понять, почему, забыв о собственном, о национальном достоинстве, надо униженно на десятые роли пробиваться в "единую Европу" и, как черт ладана, бояться славянского братства. Это умопомрачение, не иначе». Когда неопровержимо знаешь, что наша «…связь кровная, братская. Политики, не считающиеся с нею, могут иметь временный успех, но только временный. Придет час – и новый Богдан Хмельницкий соберет Раду и выведет свой народ из одури поклонения чужим богам. Придет час – и устроит Господь, что за грехи свои смертные распадется НАТО, куда теперь шумно и грубо заталкивают Украину тамошние "западенцы". Придет час – и не устоит ВТО, куда на чужой каравай, на который, как известно, рот разевать не надо бы, устраивают Россию наши "западенцы"». «Нет, не разваливать надо было Союз по планам американских специалистов-советологов с голоса которых действовали отечественные расчленители, заходясь в требовательной истерике, – говорит Валентин Распутин, – а держаться вместе. Отпустив на волю вольную, разумеется, тех, кто свою совместную жизнь с Россией считал невозможной. Но и здесь прислушиваясь к мнению народному, а не к мнению национал-расплевательства. Держаться вместе до тех пор, пока произойдет общественное отрезвление, поскольку в горячке да во взаимных обличениях разумного решения быть не может. А там – как будет соизволение Божье и народное. Но именно отрезвления-то и боялись. Вообще вся перестройка, перекройка, перетряска творились в неимоверной спешке, горячке, в возбуждении и опьянении, в мстительной запальчивости и угаре, как будто дело касалось не великого государства, имеющего тысячелетнюю историю, а умыкнутого с чужого воза достояния. В том, как происходил раздел, было что-то разбойничье, воровское, неприличное – скорей, скорей, чтобы не спохватились и не вернулись к месту преступления. Когда-нибудь историки постараются разгадать этот удивительный феномен: как мелкие жулики с легкостью провели мирового масштаба сделку, превратив нас всех в жертвы своих политических манипуляций. Что выиграла от раздела Россия? Потеряла свои исторические земли, оставила "за границей" как заложников десятки миллионов русских, обратила дружеские чувства в ненависть к себе, разбила великое множество судеб…» О, кто сегодня, когда ушел он, сможет так понять эти брошенные миллионы заложников, к которым имею честь принадлежать? Кто сумеет сказать за нас всех, и все-таки не терять надежды быть услышанным? – «Я не могу, не умею быть нетерпимым к любому национальному чувству, если оно не диктует себя всем, так почему же считается преступлением мое национальное и патриотическое чувство? Господь, создавая народы, каждому вручил свой голос, свое лицо и обряд – так и давайте, не мешая, а только обогащая друг друга, пользоваться ими во имя исполнения данных нам заветов. …Любовь к Родине – то же, что чувство к матери, вечная благодарность ей и вечная тяга к самому близкому существу на свете. …патриотизм – это не только постоянное ощущение неизбывной и кровной связи со своей землей, но прежде всего долг перед нею, радение за ее духовное, моральное и физическое благополучие, сверение, как сверяют часы, своего сердца с ее страданиями и радостями. Человек в Родине – словно в огромной семейной раме, где предки взыскуют за жизнь и поступки потомков и где крупно начертаны заповеди рода. Без Родины он – духовный оборвыш, любым ветром может его подхватить и понести в любую сторону. Вот почему безродство старается весь мир сделать подобным себе, чтобы им легче было управлять с помощью денег, оружия и лжи. Знаете, больше скажу: человек, имеющий в сердце своем Родину, не запутается, не опустится, не озвереет, ибо она найдет способ, как наставить на путь истинный и помочь. Она и силу, и веру даст. Кто же в таком случае ненавистники патриотизма? Или те, кто не признает никакого другого рода, кроме своего, или легионеры нового мирового порядка – порядка обезличивания человека и унификации всего и вся, а для этих целей патриотизм, конечно же, помеха. Мы, к сожалению, неверно понимаем воспитание патриотизма, принимая его иной раз за идеологическую приставку. От речей на политическом митинге, даже самых правильных, это чувство не может быть прочным, а вот от народной песни, от Пушкина и Тютчева, Достоевского и Шмелева и в засушенной душе способны появиться благодатно-благодарные ростки. …Родина – это прежде всего духовная земля, в которой соединяются прошлое и будущее твоего народа, а уж потом "территория". Слишком многое в этом звуке!.. Есть у человека Родина – он любит и защищает все доброе и слабое на свете, нет – все ненавидит и все готов разрушить. Это нравственная и духовная скрепляющая, смысл жизни, от рожденья и до смерти согревающее нас тепло. Я верю: и там, за порогом жизни, согревающее – живем же мы в своих детях и внуках бесконечно. Бесконечно, пока есть Родина. Вне ее эта связь прерывается, память слабеет, родство теряется». «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни», – верю: высечено на века! Но ведь и память памяти – рознь. Неодолимо (?) множится популяция, что предпочитает помнить обиды свои, реальные и вымышленные, в которые так охотно верится: ведь – лучший предлог для самооправдания! А если еще и тревожно в мире, да пособляют «доброжелатели» извне? И вот – «...все более растущее беспокойство от приближающейся опасности, которую народы не в состоянии распознать и по тревоге слепых своих вождей принимаются искать вблизи себя. А близ – сосед, с кем столетиями делились и хлеб, и кров, и удачи, и беды, с него и взыскивается в ярости за недостигнутое счастье». «Эх, воли бы твердой, воли нам побольше, сплоченности, зрячести и трезвения! Чтобы не было этого: нас раздирают, а мы набрасываемся друг на друга», – в тоске и горечи твержу как Заклятие о моей единой, единственной земле эти слова Валентина Распутина. Спасибо за Встречи!
…10 мая 2000 года. Комсомольский бульвар, 13, Союз писателей России. Я – впервые здесь. Преодолев мучительное, всегдашнее смущение: «Да кто я такая, чтобы занимать собою, отвлекать от дел людей, коим и в подметки не сгодишься?» Но все же надо выяснить, дошли ли сборники, письма-заявления. Питерцы рекомендовали, заохотили, подшучивая над «боягузкой». Позади – столь длинные дни: не ожидала таких больших «каникул». Но – какие дни! С прогулками по Красной площади и в Александровском саду, с молебном в часовне Иверской Божией Матери; с первым посещением Храма Христа-Спасителя, Загорска, теперь уже Сергиева Посада, и Троице-Сергиевой Лавры; музеев А.С. Пушкина и М.И. Цветаевой; с участием в грандиозном шествии и митинге 9 мая – 55 лет нашей Великой Победы! В 1995-м, изломанная «тойотой» «новой украинки», писала сыну, побывавшему в Москве: И вырос стебелек И засиял Спасибо, сын! Отныне духу в помощь - И вот – Встреча! Совершенно случайная, но, как известно, – «Случай, бог изобретатель!» (А. Пушкин, «О сколько нам открытий чудных…»). Теплый прием Николаем Михайловичем Сергованцевым и – знакомство с Валентином Григорьевичем Распутиным! Господи, я просто ошалела! Не верила глазам своим, а бурный всплеск чувств, похоже, даже испугал его. Встреча была короткой, но мы все же поговорили немного. Я: «Спасибо за Байкал! За Сибирь, за Ангару! Сибирью Русь спасется, верю1 Когда-то – прирастала, сегодня велено: спасется! Одна из мечт, простите, за коснояз: повидать бы Байкал!..» Он: «Прилетайте, приветим!» – «О-о-о! Рада бы душа в рай!..» Утишив мои эмоции, признания, Валентин Григорьевич поинтересовался: – Как живет-поживает Одесса? – Одесса, как известно, – неоднородна. Моя – трудно. Но – стоим. Пока… – Город-герой… Должны выстоять. Я подхватила своими строчками из 93-го: « – Последним – нам – / Все ж велено: / СТОЯТЬ!..» Много-много позднее прочитала: «…Слышу недавно по телеящику из уст И. Кобзона: в Госдуме принята программа патриотического воспитания молодежи под руководством певца А. Розенбаума. Хоть стой, хоть падай… И все-таки надо стоять.» (Прилавок культуры). Улыбнулась сквозь слезы… А тогда как же я жалела, что не было у меня с собою никакой книги Валентина Григорьевича, а киоск на первом этаже не работал! И что немногие привезенные экземпляры второй книжки своей уже раздарила москвичам! Но была первая, по сути, – самиздатовская: «Разрешите сказать». Ребята, делавшие её, посоветовали назвать «издательство»: «Рось». Ведь и слово «Русь» могло навлечь… Было, было… Потом-то опомнились. Нынешнее – жуткий, смертельный рецидив.
Она привычно раскрылась на странице, начинающей раздел стихов, посвященных Марине Цветаевой, на любимой мною иллюстрации – компьютерной графике моего сына. Но Валентин Григорьевич глядел на левую страницу, потом посмотрел на меня. Во взгляде его мне почудилась боль. Не уточняла, смутившись. Только сейчас, прощаясь, вспоминая мою встречу с ним, я обнаружила, что стихи эти датированы… 15 марта 1994 года! Оказалось, они родились в день его рождения! Не обессудьте, вот они: * * * Как доживете Зубры там, знала, Я попросила Валентина Григорьевича сфотографироваться со мною, пошутив: «Одесса обзавидуется!» Вторая фотография – от 24 мая 2004 года, в Орле, где мне посчастливилось быть гостьей на XII съезде Союза писателей России, за что я бесконечно благодарна устроителям, и, прежде всего, Игорю Ивановичу Ляпину. Конечно, среди докладов, многих выступлений, не могла не отметить особое: В.Г. Распутина. Самое, пожалуй, горькое, острое, правдивое, 23 мая: «Никогда не вернется золотой, серебряный век…Не будет языка Астафьева, Василия Белова, Личутина… Связующие нити забиты пеплом перегоревшего… Читатель исчезает. Интернет – могила литературы, могила России, могила мира… На две тысячи стало больше членов писательского союза, это не радует, талантов не стало настолько больше. Мы принимаем не писателей, а пишущих людей. Несметное количество книг издается. Деньги есть – издаются. Распределяются по школам и сельским библиотекам. А там их не должно быть – калечат вкус!..» Привожу по своим записям, но суть не переврала, ручаюсь. Многих встревожило выступление Валентина Григорьевича, это подчеркнул и Владимир Георгиевич Ильяшевич. Горечь слов Валентина Григорьевича немного подсластило его слово. Мне особенно близко – о «новом русском зарубежье»: о 25-ти миллионах русских людей, оставшихся «за границей», о Программе поддержки соотечественников, немалом ее фонде: «большие деньги!», о необходимости «изживать боязнь просить». Обнадеживающие предложения Правлению СПР «поддержать в рамках Фонда помощи соотечественникам» их (нас), убогих. Увы… Кого этот фонд поддерживал – не знаю, я лишь раз обратилась. И не для себя, своего дела, не за деньгами. За чётким «Фу!» инициатору, «менеджеру» (тьфу!), гражданину России и, одновременно, Великобритании, пресловутой «Тени Пушкина» – на одесском тротуаре. Разумеется, – напрасно. В.М. Ломов, новосибирский писатель, в своих заметках о съезде написал: «Послевкусие от Съезда? Как от вкусной еды, предназначенной, увы, не тебе. Вроде бы продекларированы в выступлениях и резолюциях интересы всех членов Союза, в том числе, живущих и не в столицах. … Замах есть, но он придется в лучшем случае на круг, совпадающий с МКАД». К сожалению… И Валентин Григорьевич не случайно вспоминал о далеком прошлом: «Как мы радовались успехам друг друга! Мне кажется, нынче у писателей нет такой радости…» Более того: «Беда в другом… В неуважении друг к другу, в нежелании друг друга понять, постоянной распре, сжигающей всю нашу энергию. …Горько говорить, но это так: обличать друг друга во всех смертных и бессмертных грехах сделалось профессией среди недавних соратников. ... И больно, и стыдно от какой-то общей нашей вины несогласия». Но все-таки: «…как ни пытаются загнать нас в себя, только в свое личное выживание и горе, как ни воспитывают равнодушных друг к другу индивидов (и не без успеха, надо признать), все равно мы держались и держимся вместе. Так мы воспитаны.» И как же благодарна я Вам, дорогой Валентин Григорьевич, за неравнодушие, за те – пускай мгновения, мимолетные встречи, но – бесценные, незабвенные! Но до и после, и – впереди, верю, – многие, долгие! – Часы! – над Вашими книгами, где так живо биение любящего сердца! Где царит мысль, радуется и страдает Душа Человеческая! Где – вечно живой, чистейший родник великого Русского слова, слова добра и любви, надежды и веры! «Нельзя мне поступать дурно…»Позвольте еще несколько слов, в заключение. Из Дома и для Дома, где сейчас очень худо. С неумирающей надеждою и желанием помочь заблудившимся детям Украины-Руси. Любой национальности. Вашим Словом, дорогой Валентин Григорьевич: «Я за тот интернационализм, в котором, не мешая друг другу, а только дополняя, будет существовать расцветка всех наций. Понятие "национализм" сознательно оболгано. Судить о нем следует не по крайностям и дури, которых не миновать во всякой здоровой идее, а по сердцевине и нравственно-духовным началам». «От национализма культурного, озабоченного воспитанием народа в лучших (в лучших!) национальных традициях, никому опасности быть не может. Напротив, это – сдерживающее начало от агрессивности, которая сейчас, к несчастью, поразила весь мир. Что плохого, если мы учим: нельзя мне поступать дурно, ибо я русский». И – снова, снова! – «Как бы хотелось призвать к старому нравственному правилу: нельзя мне поступать дурно, ибо я русский. Когда-нибудь, будем надеяться, русский человек возведет эти слова в свой главный жизненный принцип и сделает их национальным путеводством». Верую: «Если соберем волю каждого в одну волю – выстоим! Если соберем совесть каждого в одну совесть – выстоим! Если соберем любовь к России каждого в одну любовь – выстоим!» И – «Солнце-то над Россией отменить нельзя, Бога тоже в ссылку не отправить…»
Молюсь: «Во блаженном успении, вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему Валентину и сотвори ему вечную память. Вечная память. Вечная память. Вечная память. Душа его во благих водворится, и память его в род и род.» 20-22 марта 2015, Одесса Из книги: Виктор Кожемяко. Валентин Распутин. Эти двадцать убийственных лет.* Родина больше нас. Сильней нас. Добрей нас. Сегодня ее судьба вручена нам – будем же ее достойны. * Все, что могло купиться на доллары и обещания, – купилось; все, что могло предавать, – предало; все, что могло согласиться на красиво-унизительную и удало-развратительную жизнь, – согласилось; все, что могло пресмыкаться, – пресмыкается. Осталось то, что от России не оторвать и что Россию ни за какие пряники не отдаст. Ее, эту коренную породу, я называю «второй» Россией в отличие от «первой», принявшей чужую и срамную жизнь. Мы несравненно богаче: с нами – поле Куликово, Бородинское поле и Прохоровское, а с ними – одно только «Поле чудес». * Имеющие уши да услышали, имеющие глаза да увидели. Все разошлось по своим позиционным местам, политическая фразеология надоела, обличение разбоя и бесстыдства в обществе, где стыд отменен, результата не приносит: они, воры и растлители, своего добились и теперь лишь ухмыляются, глядя на то, как наша энергия уходит на ветер. Теперь нужны дела. Чем обличать тьму, лучше зажечь свечу. * Надежда, сейчас больше всего нужна надежда – и она есть, ее только нужно назвать. * Патриотизм не внушается, а подтверждается – многого ли стоили бы мы, если бы нас нужно было учить думать и говорить по-русски! Я не знал слова «патриот», но сызмальства нес в себе благодарность родной земле за свое рождение и за свою принадлежность к русскому народу. Убить эту благодарность можно было только вместе со мной. * В каждом человеке сидят два существа: одно низменное, животное и второе – возвышенное, духовное. И человек есть тот из двух, кому он отдается. * Сегодня стыдно быть богатым. * Объявлять конкурс на национальную идею – все равно что объявлять конкурс на мать родную. * Национальную идею искать не надо, она лежит на виду. Это – правительство наших, а не чужих национальных интересов, восстановление и защита традиционных ценностей, изгнание в шею всех, кто развращает и дурачит народ, опора на русское имя… Это – покончить с обезьяньим подражательством чужому образу жизни, остановить нашествие иноземной уродливой «культуры», создать порядок, который бы шел по направлению нашего исторического и духовного строения, а не коверкал его. * …никогда народ не будет доверять государству, пока им управляют изворотливые и наглые чужаки! * Народ на мякине не проведешь. * Никакого врожденного антисемитизма у русских быть не может – если не принимать за антисемитизм их национальность. Когда евреи находятся на одном уровне жизни и отношений с русскими и другими, к ним не может быть и настороженности: вместе работаем, вместе мыкаем горе. * …там, где кричат об антисемитизме, нужно искать русофобию, стремление к окончательной победе, чтобы и писка нашего не возникало. * Не нравиться дурным, говорил Сенека, для человека похвально. Эх, если бы и впредь пришлось иметь дело с такими «фашистами», как мы! Не закрывающими глаза на недостатки и пороки своего народа, замечающими таланты и достоинства других народов. Но ни в своем, ни в каком другом народе не согласимся мы с «избранностью», с «выше всех», с правом навязывать свою волю и вкусы, с особым счетом к миру за свое присутствие в нем. * …из своей национальной беды евреи сделали бизнес. * Ну можете вы себе представить, чтобы русские, больше всех пострадавшие от Гитлера, добились бы для себя исключительного права на выплаты за жертвы и страдания своего народа? Напористости не хватает? Но напористости потому и не хватает, что мы не считаем себя лучше всех. Совести хватает. * …мы живем в хрупком и все более ненадежном мире, где никому не следует преувеличивать свою силу и рассчитывать на безнаказанность. * Нам или придется в короткое время стать сильными, притом двойной силой – духовной и физической, или готовиться к худшему. * За что же нас уважать, если мы сами себя не уважаем? Если мы проглатываем как ни в чем не бывало любую гадость и любое оскорбление в свой адрес? … Нас, похоже, можно поднять лишь из последнего, из окончательного унижения, но уж тогда – держитесь! Тогда разогретый пар способен выбить любые заслонки. Нет в мире ни одного народа, и русского в этом качестве тоже нет, который бы бесконечно позволял устраивать из своего имени отхожее место. * Суть в том, что «демократическая» пропаганда, совершенно справедливо подчеркивая высочайшую ценность человеческой жизни, утверждает при этом: ни за что на свете не может она быть отдана человеком. То есть ни за Родину, ни за мать с отцом, ни за детей. И получается, что человек больше всего должен возлюбить себя самого. Только себя! А как же тогда быть с христианской заповедью, что нет выше подвига, нежели отдать жизнь за други своя? Словом, в «демократическом» воспитании четко просматривается оголтелый индивидуализм – себе, для себя, во имя себя. И это действует на людей! Но смогут ли люди, воспитанные в таком духе, спасти многострадальную свою Родину – как была она спасена их дедами в годы Великой Отечественной? А ведь сегодня наша страна переживает времена, которые во многих отношениях еще тяжелее, и подвиг предстоит, может быть, не менее жертвенный… * да, мы унижены и оскорблены, но мы счастливее вас, творящих зло. * …национальная идея – это прежде всего справедливость. * Трудно быть русским человеком при жизни, не легче и после смерти. * Соболезнование, сострадание – это взять на себя часть боли и страдания другого, спасти его от разрыва сердца. * Зачем человеку нужно богатство, если существует достаток? Зачем человеку лишнее? * Человек, прельстившийся материальными благами, как правило, теряет духовные. … Вставший на этот путь, что называется, закладывает душу дьяволу: деньги его не могут быть честными, приемы жизни далеки от порядочности. * Человек, живущий в достатке, свободен. Он не ворует, как богатый, и ни перед кем не пресмыкается, как нищий. Совесть его спокойна. * «Поспешность», «успешность» как были, так и остались родными братьями, только первое несет в себе физическое действие, а второе – нравственное, вернее, переступающее нравственные законы. * …мне в слове «успешность» слышится скорее бесстыдство людей среднего порядка * Нравственность и совесть отменили, одно упоминание этих понятий вызывало издевательства. * В кругу «успешных» совесть не в почете, она там – тоже отжившее понятие. * Законопослушания быть не может, когда в обществе царит безнравственность. * Скрывать ничего не надо. Они, противники наши, не скрывают ничего – а нам чего же стесняться? * …надо идти до последнего. Носят ноги – иди, есть о чем говорить – говори. Я думаю, это наша призванность: ни в коем случае не молчать, не устраняться, не уходить оттуда, где ты нужен. |
|||||
Сегодня – девять дней как остановилось исстрадавшееся, измученное сердце Валентина Григорьевича Распутина.
